– То есть, пока тот договор не отменен…
– Именно так! – перебил меня дипломат-земляк. – Верните Сурмалу, Арарат и Карс, э-эх, о Вильсоне и не заикаюсь. Мало того, что земли мои продали-подарили врагу, так еще и негодуете, что я здесь, тащите-закрываете к своим босякам. Это не по-людски! Это возмутительно!
– Может, все же вернешься?
– Вернусь, чтобы что?
Я понял, что ничто не способно поколебать его замшелое сознание. Даже здравый смысл не пробьется сквозь броню его убеждений, не вернет его домой.
– Сазандары уже не в чести на родине? Свадьбы отменили? – с горечью спросил я, чувствуя безысходность.
– Ой… не знаю… не знаю, – встревоженно пробормотал он, – пока улица свободна от полицейских и скинхедов – убегу, голову домой донесу… – и исчез в переулке.
Скажите же, вы, безумцы, зачем вы понаехали в чужую страну, чуть свет, бодрые, с котомками в руках, мурлыча под нос назойливый мотив, бежите, вкалываете на них, чтобы ваш пыл угас, чтобы, переходя улицу, вы не только «смотри вправо», «смотри влево» делали, но и, обострив слух и обоняние, словно натасканные псы, держали под контролем каждое движение вокруг, принимали молниеносные решения, чтобы не попасть в сети, расставленные озверевшими от потери головы и человечности полицейскими?
Исход… Бесславный исход с родных земель, и при этом – алчное простирание рук за новыми уделами! Компромисс? Нет, это язва малодушия, когда ничтожный духом, словно тень, стремится сбросить бремя ответственности, переложив его на плечи судьбы или, что еще хуже, на плечи сильного. Психологическая защита мелких душ питается призрачной надеждой на снисхождение властелина, на его милость, на каплю сострадания в его каменном сердце. Но кто когда снисходил к слабым? Такова природа силы – покорять безвольных, держать их на цепи, как игрушку, как разменную монету, чтобы продать с выгодой при первом же дуновении ветра перемен. Так что запритесь в своих домах и молчите, как рыбы об лед. От испытаний не бегут – их выковывают в горниле страданий. И пусть грызутся меж собой, словно псы, пусть клевещут и ненавидят, пусть их тела немеют от вечной неподвижности, пусть лица оплывают от бесконечного нытья. Выкуйте свою правду в огне борьбы и не бегите, как стадо испуганных овец, в чужие благоустроенные края при первом же раскате грома. Не превращайтесь в жалких рабов, в бессловесную пыль под ногами чужеземцев. Можете возразить, конечно. Можете пролепетать, что создаете плацдарм для благоденствия своего рода: здесь, вдали от дома, вы надрываетесь, зарабатываете гроши, большую часть которых развеиваете по ветру в притонах утех и дешевых кабаках, пляшете лезгинку с грузными работницами по найму, потому что плоть требует своего, а остатки отсылаете домой, чтобы там не угасли последние искры жизни. И я, по-вашему, льющий воду на мельницу врага, проповедник нацизма? Если возвращение изгнанников домой – это нацизм, то да, я нацист.