Лермонтов… «Маскарад»… Арбенин… Нина… Арбенин – тень коварства… коварства… вероломства… Некий князь Звездич вьется вокруг Нины, словно мотылек на пламя… Кто он? Чего ищет? Вьется… вьется… вьется… тень… пламя…
III
Дым индийских благовоний еще не рассеялся, унеся Диму Ломтева в Гоа, а моя финансовая звезда уже неумолимо скатывалась к горизонту. Неделя прошла, и вот, черта бедности, маячившая доселе где-то на задворках сознания, встала в полный рост, грозя поглотить меня целиком. И это при моей аскетичной жизни, при моем добровольном затворничестве, где каждая копейка считалась с маниакальным упорством. Улица… само это слово звучало как приговор. Обратиться к Диме? Гордость, этот верный цербер моей души, вздыбился, ощетинился, не позволяя даже мысли об этом. Да и дачный приют его, вдали от дорог, в моем нынешнем положении стал бы не спасением, а новой клеткой. Пришлось смириться, превозмогая оскорбленное самолюбие, начать судорожные поиски заработка. О возвращении на прежнее место не могло быть и речи. Этот путь был заказан навсегда. Каждый возврат – неизбежное признание личного поражения.
Я – мятежный дух, неукротимый бунтарь, чье сердце вечно жаждет бури. Не ради мелкой корысти, не для защиты собственной шкуры, покажите мне безумца, дерзнувшего посягнуть на мою честь! Мой бунт рождается из сострадания, из нестерпимой боли за растоптанных и оплеванных, за тех, кого топчет сапог несправедливости. И каждый раз этот порыв несет меня к солнцу, опаляет и повергает в бездну разочарования. Путь этот – всегда дорога в никуда, ведущий в глухой тупик разочарования, после которого остается лишь с горечью хлопнуть дверью и уйти в никуда. А те, ради кого я бросался в бой, словно и не замечают грозы, разразившейся над их головами. Они остаются невозмутимо благополучны, словно ничего и не произошло. И когда буря утихает, они, как гиены, рыщущие в тени, выползают на свет, чтобы обглодать кости моего поражения, чтобы подхватить оброненные искры моего пламени. Они повторяют мои жесты, мои слова, присваивают мои идеи – все то, что остается после меня пустым пространством, о чем они даже мечтать не смели, когда сам воздух трепетал от моего гневного присутствия. Ибо испокон веков божественный огонь принадлежал небожителям. Они были ревнивыми хранителями этого священного дара, и в том был сокровенный смысл, высшая мудрость. Но явился дерзкий титан, похитил пламя с небес и низверг его к ногам смертных. И за это дерзновение был он жестоко наказан, прикованный к скале, терзаемый вечными муками. Но было уже слишком поздно. Огонь вырвался на волю, и был присвоен невеждами, извратившими его истинное предназначение. Вместо созидания и просвещения – костры инквизиции и тьма невежества. Пламя пожирает не тьму, а свет разума, обращая мир в пепел предрассудков.