Дабы усмирить мятущийся дух и обуздать хаос в душе, мне предстоит развернуть сражение не на жизнь, а на смерть – беспрецедентный по мощи натиск, сокрушительный шторм принудительных мер и строжайшего самовнушения. Ибо задача – перековка моей внутренней эмоциональной конституции – поистине титаническая, требующая долгой и изнурительной внутренней брани, требующая неимоверных душевных сил, дабы удержать равновесие на зыбкой почве самопознания. И лишь по исчерпании этой тяжелой повинности снизойдет долгожданный мир, согласие и внутренняя гармония.
Скудная плата за пристанище внесена на месяц вперед – вот и вся индульгенция, дарованная мне судьбой, не более чем месячная отсрочка отчаяния. За краткий срок надлежит сыскать занятие, кое не станет последней каплей, что переполнит чашу унижения, не низвергнет меня в пучину ничтожества.
Увы, мои профессиональные навыки, знания, весь мой интеллектуальный арсенал, основанный на абсолютном владении лишь одним языком, оказались здесь совершенно невостребованными. Более того, оказались излишними и в тех кругах, где, казалось бы, спрос на оное тлел годами, поддерживая зыбкое пламя существования. Но то была лишь призрачная надежда, самообман. Поведение же мнимых покровителей муз уподобилось повадкам трактирщика, коему нет дела до тонкостей гастрономии, лишь бы платили. Это унизительно до глубины души. Мы же не требуем от врача, дабы он, узрев наши внутренности, расточал дифирамбы, мы жаждем беспристрастной оценки, точного диагноза. Искусство, истинное искусство, смею утверждать, есть диагност духа времени, а не кривое зеркало, льстящее самолюбию заказчика. Увы, эта простая истина ускользает от многочисленных служителей Мельпомены, кои своим раболепием лишь подтверждают приписываемые Колчаку печальные и оскорбительные слова о том, что не стоит трогать актеров, кучеров и продажных девиц – они, мол, служат любой власти.
Мой неукротимый нрав и кипучая кровь ввергли меня в пучину испытаний. И вот однажды, в промозглый осенний день, когда Москва, уже давно казавшаяся нам столицей чужбины, а в реальности, вопреки всем нашим иллюзиям, продолжала тяготеть над нами бременем метрополии, – в сей Москве, наивно именуемой нами столицей соседнего государства, когда зловещие тени взрывов обагрили небо над спящим городом, а узурпаторы рвались к власти, – именно в те смутные дни произошел мой мучительный и бесповоротный разрыв с театром, сценой и всем, что было с ними связано.