Иногда он разрешал Майке печатать фотографии вместе с ним – и это был просто праздник! Особенно восхитителен был момент, когда фотобумагу, за какие-то секунды под увеличителем неведомым Майке образом впитавшую в себя нужную картинку, специальным пинцетом папа опускал в ванночку с проявителем. Он начинал аккуратно топить в нем всплывающие уголки будущей фотокарточки. И на ней, как будто из тумана, выплывали сначала неясные контуры, в которых Майка тут же пыталась угадать изображение, фантазируя на ходу, потом картинки набирали реальную силу, безжалостно уничтожая девчоночьи иллюзии или подтверждая их… И вот из ничего появлялись глаза, улыбки, люди, цветы, дома… Майка, затаив дыхание, разглядывала все эти детали, но тут пинцет в папиной руке цеплял фотографию – важно было не передержать ее и в нужный момент вытащить из проявителя, а затем, сполоснув, опустить в закрепитель (так папа называл фиксаж), где она дозревала еще мин 10-15. И только потом готовая фотография отправлялась в ванночку с чистой водой к своим старшим сестрам. И ритуал фоторождения начинался с новым снимком!..
Этот процесс настолько захватывал папу, что он не позволял себе отвлекаться ни на что на свете – хоть пожар, хоть потоп за дверью. И к каждой фотографии относился как к единственной и неповторимой, хотя в итоге появлялся целый фотосериал, десятки почти одинаковых снимков, на которых лишь папин глаз мог найти десять отличий!.. Изменялись, порой, действительно мелочи: полуулыбка, чуть поярче эмоция, маленький наклон головы, какой-то легкий нюанс, но именно этот нюанс делал весь кадр совершенно другим!.. И папа не выбирал из них лучшие – он был уверен, что каждая из этих фото имело право на жизнь, причем жизнь долгую, с переездами с квартиры на квартиру и бережным хранением. И когда через много лет мама с папой уезжали с Севера навсегда, процесс отбора фотографий, которые нужно (не можно, а нужно!) взять с собой, был, наверное, самым болезненным из всех видов сбора вещей – ну невозможно было найти «лишние»! Отец не принимал в этом участие принципиально, и, как всегда, самую тяжелую душевную работу делала мама…
В ванной, особенно если сидеть там вдвоем, быстро становилось душно (вентиляции тогда в таких деревянных двухэтажках не делали), поэтому папа допускал Майку к процессу лишь на время. Да и когда он печатал один, тоже периодически выходил «подышать» на перекур. Пользуясь этим перерывом, Майка проскальзывала в ванную и разглядывала готовые фотографии, аккуратно вороша их щипцами в ванночке с водой. Папе это почему-то не нравилось. «Вот после глянцевания и посмотришь», – говорил он, выпроваживая дочь из «фотолаборатории». И Майке в этот момент было жутко обидно – это был тот редкий миг, когда что-то в мире для папы было важнее ее, Майки. И она мучительно ревновала папу к фотографиям, к увеличителю, к этим ванночкам и даже к красному фонарю.