‒ Отличное тату, кстати, ‒ говорю я, выходя.
‒ Хорошего дня! ‒ кричит девушка мне вслед.
На улице мерзковато. Не знаю на свете худшего времени, чем дождливая осень в Минске, да ещё и в Чижовке. Под дождём серые панельные дома становятся темнее, как будто впитывают в себя не воду и туман, а серость и темноту. На деревьях ещё сохранились остатки летней лиственной роскоши. Под ногами перекатываются коричневые каштаны, настоящие драгоценности для малышей из расположенного поблизости детского сада. Я иду к машине, которая покрыта каплями, как мелким бисером. Нужно ехать в Контору, возиться с бумажками. Важных дел мне не доверяют, но говорят, что на подхвате я хорош. Сажусь в машину, аккуратно выезжаю из тесного двора. Когда проектировали эти дома и дворы, архитекторы даже и помыслить не могли, какое количество машин будет искать здесь пристанище. Узкий длинный выезд, заставленный автомобилями, и я нажимаю на газ, чтобы успеть разминуться с продуктовым фургоном.
Еду в молчании, не включаю музыку, иногда смотрюсь на своё отражение в зеркале заднего вида. Мне нравится форма моего черепа, но впечатление получается неоднозначное. Образ могли бы скрасить очки с простыми стёклами в стальной оправе, я был бы похож на интеллектуала, может быть, на преподавателя университета, а так вижу в отражении уголовника, даже не крупного воротилы, а так, средней руки рэкетира.
В конторе у входа, ещё не успев достать пропуск, сталкиваюсь с Серпохвостовым. Он пробегает мимо и почти добегает до выхода, а потом останавливается и смотрит на мою голову. Утром, когда мы разъезжались, я был с обычной причёской.
‒ О, ‒ говорит он, ‒ под полковника косишь?
Полковник Кирпонос, наш начальник, сверкает бритым черепом столько, сколько я его знаю, то есть почти тридцать лет. Хотя мой отец рассказывал, что в молодости Кирпонос носил кудрявые волосы до плеч, и постригся, только поступив в школу милиции.
Я провожу рукой по голому черепу. Странное чувство, я не привык к голой коже, как будто гладишь что-то постороннее, не принадлежащее тебе. Вторая рука продолжает шарить в кармане. Пропуск цепляется острыми углами за карман и застревает. Серпохвостов таращит свои маленькие глаза и улыбается. Он стоит на несколько ступеней ниже и едва достаёт мне до пояса.
‒ Просто захотелось, ‒ отвечаю я.