Я посмотрел на него. Он не был безумцем. Не был спекулянтом. Он просто говорил правду, которую слишком рано слышать.
– Это не копия. Не чат-бот. Не имитация. Это… потенциальная модель. Если загружены нейронные контуры, голосовые шаблоны, паттерны речи, эмоциональные ответы… мы можем попытаться воспроизвести личность.
– Ты хочешь воскресить её из логов? – голос мой был тих, но в нём дрожал металл. – Из цифровых следов?
Он посмотрел на меня так, будто видел не только мой гнев, но и его причину.
– Я хочу, чтобы ты мог снова услышать, как она говорит тебе не по памяти, а по-настоящему.
На мгновение я почувствовал, как тишина города пробивается сквозь бетонные конструкции. Сквозь голограммы. Сквозь мой череп.
Что страшнее: согласиться и узнать, что это иллюзия? Или отказаться – и никогда не проверить?
Я не ответил тогда. Но вечером того же дня я стоял перед дверью лаборатории. Она была встроена в старый технический бункер, спрятанный под подземным уровнем города. На двери – эмблема: стилизованная нейросеть, пронизывающая стигму сердца.
Я провёл пальцами по ручке и шагнул в открывшуюся дверь.
Технология, способная воскресить тень, не выглядит как чудо. Она напоминает хирургический набор, в котором вместо скальпелей – алгоритмы.
Лаборатория находилась под землёй, но ощущалась не как подвал, а как вывернутый наружу разум. Стены, построенные из полупрозрачных сот, светились мягким, почти дыхательным светом, как будто само пространство адаптировалось к ритму тревожного сердца.
Арсен ввёл меня в центральный отсек – гексагональную капсулу, в центре которой мерцал стол, похожий одновременно на операционный модуль и алтарь. Над ним вращался проекционный купол: он был пуст. Пока.
– Мы начинаем с памяти, – сказал Арсен. – Той части, которая хоть и цифровая, но всё ещё человеческая.
Он включил интерфейс. На стенах заплясали архивы: фотографии, фрагменты голоса, нейроскан с ночного сна – тот, что мы сделали, когда она была больна. Тогда это казалось бессмысленным утешением, актом беззубой надежды. Теперь – оказалось фундаментом.
В руке я держал браслет. Серебристое кольцо с биогенным чипом, вмонтированным в его внутреннюю кромку. Последний артефакт. Глубже генома, ближе к сути, чем любая фотография. В этом кольце хранилось то, что нельзя назвать ни телом, ни душой. Только вероятность того, что что-то из неё – всё ещё здесь.