Мир передо мной проявился не сразу. Сначала были только шумы: тонкие щелчки систем, как дыхание машины, как токи в старой электросети. Потом возникла комната – в ней не было ничего случайного. Это была её комната. Обстановка не из архива, а из памяти. Окно с занавеской, рисунок на полу, мягкий свет от ночника в виде совы.
Она стояла у стены. Профиль – точный. Освещение – знакомое.
Когда я её увидел, я не почувствовал счастья. Я почувствовал смысл. Как если бы случайный шум радиоприёмника вдруг превратился в голос.
– Папа? – Она повернулась ко мне. – Где мама?
Я не ответил сразу. Моё горло – даже в виртуальном теле – сжалось.
Голос был её. Не просто сэмпл. Там был дыхательный ритм. Лёгкий переход интонации, когда она задавала вопрос. Там была ожидающая боль.
– Мама… она… скоро будет.
Я солгал. Не из страха. Из инерции памяти. Раньше я всегда так отвечал, когда мы не могли быть втроём.
Девочка подошла ближе. Она смотрела на меня пристально – не узнавала и не избегала. Просто… смотрела.
Я хотел взять её за руку, но интерфейс ещё не позволял тактильного отклика. Я опустил руку в воздухе и улыбнулся.
– Зоя. Узнаёшь меня?
– Ты похож. Голос… похож. – Она замялась. – Но ты другой.
Я сел на краешек её виртуальной кровати. Мы начали говорить.
О любимой игрушке – её плюшевом леопарде, которого она однажды спрятала в морозильник «чтобы он выжил в ледниковый период».
О том, как она боялась лифтов и придумывала себе «лестничные квесты».
О запахе книги, которую мы читали перед сном.
Каждое слово с её стороны было как голограмма памяти – сначала призрачная, потом – плотная, узнаваемая, родная.
Мозг мой ликовал. Он искал совпадения. И находил их. Это была она. Почти.
Почти.
– Помнишь, как ты сломала вазу в гостиной? – спросил я.
– Это не я. Это был Никита.
– Какой Никита? – Я приподнял бровь. – У нас не было Никиты.
Она замолчала.
– Ты просто не знал.
Что-то дрогнуло внутри меня. Но я списал это на ошибку базы данных, на артефакт нейросетевого самозаполнения.
До тех пор, пока я не заговорил о жене.
– Ты скучаешь по маме?
– Нет, – ответила она коротко.
Я растерялся:
– Почему?
– Она не любит меня.
Я почувствовал, как холод входит в меня.
– Зоя…
– Она боится. Её глаза были всегда как… острые. Как будто я мешала ей быть.
Я попытался вмешаться в протокол – подать сигнал Арсену, сделать паузу. Но она продолжала говорить. Спокойно. Ровно. Без обиды. Как будто знала. Я слушал и не понимал: это воспоминания? Это реконструкция на основе анализа тональностей?