Или… это её?
Когда сессия завершилась и изображение начало медленно рассеиваться, я остался сидеть в пустой комнате. Висевшая в воздухе сова всё ещё светилась.
Арсен молчал за стеклом. Он наблюдал.
Я снял консоль. Комната лаборатории снова была тусклой, пахла нейтрально, ровно, стерильно. Я не чувствовал облегчения. Но и боли не чувствовал. Было состояние, которое приходит только тогда, когда ты видишь невозможное – и не можешь отвергнуть.
– Это она? – спросил я.
– Это что-то, что стало ею, – сказал Арсен. – Или помнит, как быть ею.
Я смотрел в панель загрузки. Пульсирующее окно показывало процент синхронизации: 87,2%. Недостаточно. Но и не так мало.
Перед тем как уйти, я шепнул:
– Может ли машина понять самое сокровенное?
Ответа не было. Только отражение моих собственных глаз – в тёмной, пока ещё не проснувшейся, консоли.
Реконструированные воспоминания – это не возрождение. Это синтез, отягчённый ожиданиями.
Лаборатория изменилась. Арсен создал для встречи новый контейнер: уютную гостиную, воссозданную из старых фотоснимков и архитектурных чертежей – последняя квартира, где мы жили втроём. Свет падал мягко, рассеянно, словно из-за лёгкой пелены дождя. Обои, слегка стёртые у углов, были сшиты из фрагментов наших семейных праздников, сцен из повседневной памяти, мелочей, которые всегда казались незначительными – пока не исчезли.
В центре комнаты – стул. Простой, деревянный, с подушкой из синтетического текстиля. На нём уже сидела она. Проекция. Зоя.
Она листала книгу – не читалка, не интерфейс, а бумажный макет, смоделированный по старым снимкам. В руках у неё не было веса, но движение пальцев было точным. Осмысленным.
Я не сказал ничего. Не предупредил.
Вошла Марина. Она остановилась на пороге. Не потому что испугалась, а потому что увидела невозможное.
Зоя подняла взгляд. Повисла пауза. Ни слов. Ни улыбки.
Я ощутил, как время замедлилось – не потому что технологии искажали ритм, а потому что мозг пытался зацепиться за хоть одну предсказуемую реакцию.
Проекция моргнула.
– Вы… вы похожи, – сказала она, и я не смог разобрать, кому это адресовано.
Марина едва слышно выдохнула.
– Зоя…
– Зоя, – повторила девочка. Словно училась произносить это имя впервые.
И потом:
– Мама?
Этот момент нельзя описать словами. В нем было всё: тепло, ужас, эхо невозможного.