Эвелина кивнула. Слухи. Легенды, передаваемые из бункера в бункер по обрывкам старых радиоволн. Сумасшедшая идея, рождённая отчаянием, подхваченная учёными, которым больше нечего было терять. Найти источник, сердце Омни-Флоры. Что бы это ни было. И каким-то образом разорвать её связь. Только так.
«Ты понимаешь, что это значит, Лина?» – Эвелина почувствовала, как страх сдавливает грудь. Она была учёным, прагматиком. Верила в логику, в доказательства. А это… это было самоубийством.
«Я понимаю, Лин. Я понимаю, что мы умираем здесь, в этой бетонной коробке, медленно и бесславно». Лина крепче сжала её плечо. «И я знаю, что снаружи есть мир, который мы ещё не видели». В её глазах мелькнула тень той свободы, которую она так отчаянно пыталась изобразить на своих холстах. «Ты найдёшь лекарство, Эвелина. А я… я буду твоими глазами и ушами там. Мои картины могут дать нам подсказки».
Эвелина вспомнила один из последних рисунков Лины – абстрактное, хаотичное сплетение зелёных линий, в центре которого билось нечто ярко-алое, похожее на сердце. Тогда Эвелина отмахнулась от него как от очередной фантазии. Теперь же ей стало не по себе.
«Это безумие, Лина», – прошептала Эвелина.
«Безумие – это оставаться здесь и ждать смерти», – ответила Лина, и её голос вдруг стал твёрдым, как сталь. «Мы идём. Завтра на рассвете».
Тишину, наступившую в комнате, нарушал лишь тихий гул вентиляционных шахт, словно сам бункер тяжело вздыхал, предчувствуя неизбежное. Снаружи, над их головами, Корневое Сплетение вновь тихонько зашелестело, и Эвелина на мгновение показалось, что она слышит едва уловимый шепот, зовущий их в свою зелёную бездну.
Глава 2: Зелёный рубеж
Скрежет открывающихся люков отозвался эхом в тесном коридоре, предвестником неизбежного. Воздух извне, плотный и влажный, ворвался внутрь, неся с собой незнакомый, но ощутимый запах – смесь сладкого цветочного аромата, прелой листвы и чего-то электрически-острого, словно в воздухе витало само сознание. Эвелина прикрыла глаза, глубоко вдыхая. Семь лет она дышала спертым воздухом бункера, и этот новый, чужой запах был одновременно отталкивающим и притягательным.
Лина стояла рядом, её руки, покрытые засохшими красками, едва заметно дрожали. На её лице, однако, не было страха, лишь странное благоговение, словно она готовилась встретить не чудовище, а произведение искусства. На её спине болтался старый рюкзак, доверху набитый этюдниками и карандашами.