– Вот мы и дома, Аннушка, – ласково произнёс граф, подавая сиротке руку и помогая ей спуститься из кареты.
– Как же здесь красиво, – пролепетала девушка, с опаской поглядывая на слуг, выбежавших встречать графа.
Дородная домоправительница, а заодно и отличная кухарка Авдотья кинулась к нему без всякого стеснения и сгребла в охапку.
– Граф, вы вернулись! А у меня курочка в печи вас уже с утреца ждёт! Ох, как же мы перепугались, когда вас вчера не дождались! А это кто?
– Авдотья, это моя семиюродная племянница, – с улыбкой представил граф домоправительнице сиротку: – Аннушка.
Женщина окинула строгим взором несчастную девушку и махнула рукой, приказав следовать за собой. Тихон начал стягивать с крыши кареты дорожные сумки и сундуки, а граф пошёл в дом, изрядно устав с дороги. Авдотья не соврала, его и вправду с порога встретил аромат жареной курочки с картошкой. Александр скинул с себя шубу, а затем направился в столовую, предвкушая пиршество. Две молоденьких служанки уже накрывали на стол, стреляя в него глазками.
– Не забыл я и про вас, – граф поманил к себе девушек и выдал им расписному прянику и по клубочку красных лент, которые достал заранее из сумки.
Несмотря на высокое положение, Александр старался заботиться о своих слугах, и они всегда отвечали ему заботой и преданностью. Он уселся за стол, дверь из кухни приоткрылась и появилась Авдотья, за которой следовала Аннушка. Граф дозволил сиротке сидеть по правую руку от него, а по левую место заняла домоправительница, приходившаяся ему дальней тётушкой. Он поднял хрустальный бокал и торжественно провозгласил:
– За возвращение домой и начало новой жизни!
Граф Зябликов после ужина поднялся в свою спальню, переоделся в чистое бельё и засел за дубовый письменный стол. Он положил перед собой чистый лист бумаги, обмакнул гусиное перо в латунную чернильницу и вывел первые строки:
– Дорога выдалась дальней и трудной. Холодный ветер пронизывал до костей, казалось, из недр земли восстал сам Кащей.
Александр стихов слагать не умел, не получалось у него ловить бабочек вдохновения и писать четверостишья на потеху публике, но вот более тяжёлые, можно сказать, философские мысли частенько одолевали его. Ещё прошлым летом граф решил перенести на бумагу жизненные истории, потому-то он и стал чаще путешествовать по округе. И в эту ветреную и холодную ночь его вновь потянуло к сочинительству.