Дул штормовой ветер перемен. Строй одной страны безвозвратно рушился, строй другой – шагал еще не в ногу. Страна жила законами военного времени, и приговор по моему политическому делу сошел на меня подобно лавине – гулко и беспощадно: «Расстрел! Решение суда обжалованию не подлежит!».
Последняя бессонная ночь в одиночке: сожаления о бездарно прожитых годах и о том, чему уже никогда не суждено сбыться, раскаяния в причиненной боли и обидах, – и прощение нанесенных мне, и тлеющая надежда на то, что кровный долг будет выплачен не ценой моей жизни. Думая об обратном, лишь одна мысль успокаивала меня: если жизнь после смерти существует, значит скоро я увижусь с отцом и матерью.
Последнее утро. Последний завтрак, встававший комом в горле. Последняя сигарета, и она же – первая в моей жизни. Команда из-за двери: «Лицом к стене! Руки за спину!». Вошедшие конвоиры замкнули наручники на моих запястьях, а на голову – накинули мешок плотной ткани и затянули на шее. Под руки вывели из камеры. Я знал о коридоре смертников, о приказе идти вперед, о пуле в затылок, но не думал, что это будет вот так: в темноте. Я слышал звон ключей, лязганье отпираемых замков и хлопанье металлических дверей за моей спиной. Утренняя прохлада. Машина. Ехали, должно быть, час. Впрочем, время для меня стало тогда величиной неопределенной. Жалел я только о том, что не дали в последний раз увидеть летний рассвет, напитаться видом любимого города, невскими берегами. «Скорее бы уже!» – думал я тогда. Ожидание стало тягостным, мучительным. Остановились. Действия повторились в обратном порядке. Ввели обратно в здание. Негулкий коридор. Странный запах – не тюремный. Мяуканье и шипение кошек.
– Куда меня ведут? – спросил я, полагая, что в последний миг жизни имею право знать.
– Не разговаривать! – отрезал голос одного из конвоиров.
Череда поворотов и коридоров. Крутые ступени вниз. Лестничных площадок не было. Спускались забирая круто влево. Шли, вероятно, по винтовой лестнице. Я потерял ощущение пространства и не мог определить на сколько этажей мы спустились. Звук тяжелой скрипучей двери. Меня ввели и поставили лицом к стене: даже лишенный возможности видеть, я ощущал ее. Снова звон связки ключей, отпирание решетки – звук более легкий, его не спутаешь с отпиранием тяжелой железной двери, а еще… запахи! При отсутствии зрения мои слух и обоняние обострились. Это были… аромат кофе… запах табачного дыма и что-то… церковное… Ладан? Решетка заскрипела. На шее ослабили узел и сдернули с головы мешок. Я с осторожностью открыл глаза, готовясь к яркому свету, но его не было. Царил полумрак. Стена из красного кирпича перед глазами. Из-за спины последовала команда: «Направо!». Я повиновался, повернувшись лицом в сторону дверного проема с распахнутой решеткой. Там, впереди, было уже светлее, но глаза отказывались фокусироваться на чем-то определенном: все плыло. «Вперед!» – снова скомандовали из-за спины. Я шагнул из коридора в помещение. Решетка за мной захлопнулась. «Руки!». Привычным движением я попятился назад, упершись спиной в решетку, и просунул руки в кормушку. Заскрипели наручники и запястья получили внезапную свободу. Удаляющиеся шаги за спиной. Отпирание двери в глубине коридора. Гром захлопывания. Лязганье ключей с обратной стороны. И позади меня все стихло.