Служба проходила штатно, однако молодой священник частенько сбивался и сминал священные тексты, от чего бабушки осуждающе переглядывались. Зимин страдал и потел так, что обширная рубаха его полностью намокла, выставив на показ почти женскую его грудь.
Когда подошло время исповеди, желающих не было. Толкаемый тестем, Зимин подошел к священнику, поклонился, и проворно был накрыт епитрахилью.
Под вышитой золотыми нитками плотной тканью было душновато, Зимин долго не мог понять, о чем говорить в такой ситуации. Все инструкции Михалыча вылетели из головы. Прошла минута, а Зимин молчал. Молодой священник вдруг наклонился и тихо подсказал: «Господи, я согрешил…» Это очень помогло. Зимин вдруг очнулся и начал изливать душу, быстро набрав рабочий исповедальный напор. Он талдычил про свой запой, про безобразные слова, которыми он бранил жену и тестя (он так и сказал: «бранил»), про то, как подрался с соседом по политическим причинам (тот громко включал на своем участке Сердючку), про то, как поджег баню, подчеркнув, однако, что сам потом и потушил. Поджег и сам потушил – грешно, но ведь не смертельно, – явно хотел подчеркнуть он. Кроме этого Зимин торопливо и вскользь, словно боялся поранить себя, упомянул, что забросил писать музыку, что похоронил себя в этом смысле. Священник кивал и слушал очень внимательно, без всякого осуждения. Затем Зимин неожиданно для самого себя остановился и спросил священника:
– Батюшка, вот что хочу спросить. простите, ради бога. Является ли грехом… Грех ли то, что я сейчас вам скажу. Каюсь, батюшка, в церкви я не часто бываю, в вашей церкви так вообще впервые… И вот эта икона, – Зимин тут высунулся из-под епитрахильи и пальцем показал на потолок позади священника, тот ненадолго оглянулся, – Эта святая картина… понимаете, я испытываю к Богородице на этой иконе странные чувства. Мне неловко говорить об этом… Ее кожа, ее пальцы на ногах… Я слышал про жену ближнего, но понимаете, тут такое дело, я тут вижу сходство со своей женой… и поэтому, только поэтому. Я настаиваю, что только из-за этого! Если бы у меня при себе было фото, я бы вам доказал, что сходство поразительное. Вы не знаете, кто расписывал церковь? Нет, не о том я, простите. Скажите, батюшка, рассудите, мои мысли грешны? И что с этим делать? И как такое могли допустить, не понимаю, куда же смотрит, я не знаю… синод? Как я могу думать об искуплении, когда такая икона…