Вчера все ушли, и сразу стало как очень спокойно. Я попытался вспомнить, что делал Робинзон, когда немного обустроился и его потянуло на размышления, но, кроме плюсов и минусов на страничке записной книжки, ничего на ум не пришло. Зато я придумал себе прозвище – «Робинзон один». Так себе, но пока сойдёт. А в голову лезли совсем другие воспоминания. Вспомнил свою холостятскую квартиру в Чертаново, нашу проектную контору. Прошло меньше трёх суток с тех пор, как я улетел из Москвы, а кажется, что это было во сне и не со мной.
Видимо, все же надо заставить себя поразмышлять в стиле Робинзона Крузо. Хотя бы расписать плюсы и минусы.
Минус – я один в сломанном самолёте со сломанными ногами.
Плюс – я жив, самолёт битком набит всем необходимым для жизни на полгода – год точно.
Минус – я, как заключенный в одиночной камере, без связи с внешним миром (если он ещё есть).
Плюс – меня наконец-то оставили в покое.
Пока, наверное, все, но к этой теме мы ещё вернёмся. Хотя самый главный плюс – это то, что у меня есть память и есть надежда.
Сегодня пятый день моего одиночества. Предыдущие дни пролетели на удивление быстро и незаметно. Ребята, уходя, нашли мне портативную газовую плитку на баллончиках и притащили этих баллончиков два ящика прямо к двери в кабину пилотов. Теплоизоляция в самолёте сумасшедшая, в смысле отличная. Печку топил всего два раза. Я вспомнил, что в школе и на первом курсе занимался спортивной гимнастикой. Теперь я каждый день по четыре раза качаю руки. Если удастся на них пойти, будет здорово. Ноги, конечно, болят, обезболивающие и все остальные лекарства пью, но что будет – то будет. Попробовал выходить на связь с группой, три часа сидел на приёме. Либо что-то делаю не так, либо что-то не так у спасателей. Связи нет.
Вечер пятого дня. Смотрел в окно кабины. Темнело. Вдруг я заметил какое-то движение у края леса. Через пять минут стало понятно, что это медведь. Я даже немного обрадовался. Но то, что я увидел потом, заставило меня сначала схватить пистолет, а потом срочно выключить истерику и ползти к выходу, где мне оставили лесенку на всякий случай.
На спине медведя был человек в серо-зеленом комбинезоне. Я с трудом приоткрыл дверь фюзеляжа и стал смотреть. Не доходя метров двадцать до самолёта, медведь остановился и лёг. Присмотревшись, я увидел, что на его спине была наша практикантка. Она сползла в снег. Видимо, от этого очнулась и посмотрела вокруг. Боясь напугать медведя, я сильнее приоткрыл дверь и начал спускать лестницу. Это была обычная строительная алюминиевая четырехметровая стремянка. Ее длины едва хватало до земли. Слава Богу, девочка все это увидела и, погладив медведя, медленно пошла к самолёту. Она подошла к лестнице, взялась за неё руками, попробовала поднять ногу, не смогла и заплакала. Медведь услышал, поднял голову и насторожился. Я опять схватился за пистолет, хотя понимал, что эти пульки медведя только разозлят. К счастью, он не вставал и даже снова опустил голову. Девочка стояла и тихонько плакала. Как можно тише, но так, чтобы она слышала, я велел ей собраться с силами и хотя бы встать на ступеньку. Она это сделала. Я спросил, крепко ли она держится. Девочка обхватила лестницу руками и начала истерически смеяться. Медведь снова поднял голову, встал и пошёл к самолёту. Я понял, что медлить нельзя, закрепился, как мог, у края люка и начал тянуть лестницу, перехватывая ступеньки. Сразу ушёл страх, волнение, и все мысли были только о ступеньках. Рывок – перехват, рывок – перехват. Внезапно лестница упёрлась во что-то. Я понял, что это её руки не дают тянуть дальше и она близко. Тут и меня проняло на смех: «Залезай уже», – сказал я весело. Она перестала смеяться. Как-то быстро вскарабкалась, упала рядом со мной и отключилась. Я выглянул вниз. Медведь шёл в сторону леса.