– Меня тогда даже никто не спросил! – выпалил Евгений.
– Тебя никто и не спрашивал: ты был несовершеннолетний, место твоего нахождения определялось местом нахождения матери, – довольно жестко ответил Сезонов.
– Почему ты не говорил, что твое участие в военном эксперименте помимо прочего предполагает выезд в «горячие точки»?
– Очевидно, почему. Чтобы защитить вас и не травмировать этим!
– А если бы ты так ничего и не рассказал нам о спецоперациях, а однажды нам бы сообщили, что ты участвовал в каком-то бою и умер?
Слова слетели с языка быстрее, чем Евгений мог осмыслить, как страшно они прозвучали. Сезонов принял этот претензионный выпад.
– Каждый раз перед выходом на задание мы писали прощальные записки. По возвращению уничтожали. Писали в них один и тот же текст, где говорили и об операциях с применением оружия против преступников. Если бы кто-то не вернулся, эта записка передалась родным вместе с пояснительными документами командира.
– Это. Не. Оправдывает. Тебя.
Своим взглядом Евгений готов был повергать и крушить, добиваться правды. Сезонов знал, что его сын прав. Знал, что сам он нечестен с ним, может быть, во многих вещах, что касалось участия в военном советском эксперименте.
– Возможно, – твердо произнес полковник.
– Знаешь… знаешь, что я подумал, тогда, когда был у тебя в палате, когда увидел тебя? Я подумал, что надо враз стать взрослым. И вот, вот – я уже здоровый мужик. Взрослый. – Евгений указал на себя ладонью с зажатой пальцами сигаретой. – Но детская тоска внутри осталась.
– Я знаю, что все эти годы провожу с вами катастрофически мало времени, поверь, мне самому непросто, – сказал Сезонов, оборачиваясь на сына.
– Просто, – безапелляционно заявил Евгений, не взглянув на отца. – Ты можешь забыться в своей министерской работе, которая двадцать четыре на семь валит с ног командный состав. А мы не можем. У тебя нет свободного времени часто думать, как мы там, в Екате. А у нас есть: каждый вечер, каждую ночь есть время думать, когда это закончится.
– Женя, прекрати, ты почему такой злой? Что на самом деле случилось?
– Ты приехал, – выдавил Евгений, будто плюнул в лицо.
Полковник умолк, не зная, что сказать.
– Я, я не знаю, как к тебе относиться. Часть тебя меня раздражает. Та, которая надевает военную форму и мыслит по-офицерски. Та часть, которая считает и принимает за безопасность программные положения защиты, а не объятия и слова поддержки. – Евгений ненадолго замолчал, затянувшись. Сезонов не произносил ни слова. – Ребенком я все годы хотел, чтобы этого всего не было. Чтобы ты приехал и объявил, как всё закончилось и ты увозишь нас обратно в Москву. Бесит, что в нашей жизни всё так, как оно есть, как это происходит.