Евгений затушил сигарету о банку и бросил в нее окурок, облокачиваясь о заграждение.
– Осталось всего три месяца, – произнес Сезонов.
– А до этого прошло тринадцать лет.
Евгений, опустив лицо, смотрел на людей, пересекавших двор.
– Слушай, – полковник вздохнул и провел ладонью по волосам. – Каждый раз, когда я приезжаю, мы снова и снова заводим этот разговор и не сдвигаемся с мертвой точки.
– А в нем вообще никуда не сдвинешься.
– То есть всё только для того, чтобы лишний раз меня попрекать, какой я плохой военный и ужасный отец?
– Ты это сам сказал.
Евгений, коротко взглянув на него, шагнул с балкона в комнату. Сезонов не отреагировал на последнюю фразу и, вернувшись за сыном, закрыв на балкон дверь, продолжил, остановившись у подоконника:
– Я не понимаю, к чему ты хочешь подвести весь этот разговор.
– Я тоже, – мрачно произнес Евгений, сидя на кровати и глядя в сторону.
– Тогда зачем он?
Евгений промолчал, не зная, как ответить. Не скажешь ведь вслух, не признаешься, что за него сейчас говорит пятнадцатилетний мальчик, разлученный с отцом из-за начавшей свое действие программы защиты? Стыдно: детство и юношество давно прошли, он уже мужчина, в котором до сих пор копится детская злоба и обида на отца.
Первое время он силился понять и поверить, принять ситуацию, что это было действительно необходимо – расстаться с отцом, переехать с матерью в Екатеринбург, жить новой жизнью. Но хоть он и был окружен заботой и любовью матери, главного человека в судьбе каждого, Евгению страшно не хватало отца. Годы шли, того не было рядом – он появлялся лишь изредка, короткими наездами раз или два в год, а Евгений жил лишь одними воспоминаниями о нем, культивировал запомнившийся ему образ родителя из детства и раннего отрочества. Конечно, отец стал другим, вышел из образа давних воспоминаний. В отрыве от семьи он, как казалось Евгению, превратился в какого-то командного строевого, в Человека-План, Человека-Действие. С ним тяжело находить общий язык. С ним уже не поговорить на когда-то общие и беззаботные темы. Он будто отдалился, стер радостное прошлое, освободив место под суровое настоящее.
Он пропустил период взросления и становления его, Евгения, своего сына, в этой жизни.
Евгений слишком ненавидел отца, чтобы любить его таким, в кого он превратился, и слишком любил его образ из детских воспоминаний, чтобы ненавидеть за то, что по его желанию была устроена эта программа защиты.