Подобно тому как солнце всегда восходит на востоке и непременно садится на западе, так и жизненное пространство развивается по определенным и неизменным законам. Утверждать же, что их – этих законов – не существует, все равно как утверждать, что солнца нет, только потому, что оно закрыто тяжелыми тучами и его не видно. Но ведь все понимают, что солнце есть, даже если очень пасмурно, пасмурно один день, неделю, месяц. Так и в жизни – все закономерно и предопределено и в то же время эластично и изменяемо. Можно долго жить и решать нерешаемые вопросы, а потом искренне удивляться тому, что решение было дано изначально, но этого решения никто не видел.
Борис Алексеевич Гурин родился в 1900 году в семье отставного царского офицера Алексея Петровича Гурина. Он был поздний, единственный и очень долгожданный сын. Учился Борис в поселковой школе. Потом в гимназии, потом в еще царском военном училище. Со школы знал науки точные, историю земли своей, литературу – родную и мировую, Писание Господне и четыре европейских языка.
Учитывая данные обстоятельства, можно и нужно считать чудом, что за следующие с 1919 года сорок лет он сохранился, выжил и даже работал на очень высокопоставленных местах в департаменте иностранных дел при Советах.
Мировые войны, революции, репрессии, чистки, восстановление в должности, повышение по службе – было все, и в то же время все это тяжелым сапогом прошло мимо и задело самого Бориса Алексеевича лишь по касательной. Так он и дожил до седин, проработав последние лет пятнадцать, почти до конца шестидесятых, поверенным в делах в департаменте внешних отношений при министерстве. Происхождение и опыт Бориса Алексеевича в военном деле и его потрясающие способности видеть в людях то, чего не видел никто другой, сделали из него уникального, практически незаменимого сотрудника. А ушел Борис Алексеевич со службы по той причине, что в свои шестьдесят семь лет он, хоть и был бодр, был весьма болен, потому как старые раны не отпускали хватку и лишь сильнее и чаще напоминали о своем присутствии. Но не только. Однажды, в одной из своих командировок, он ясно увидел, что его служение земле своей подходит к концу и надобно ему возвращаться.
Сейчас, когда он снова вернулся в родные края, он словно пытался наверстать упущенное за свою долгую, очень хлопотную и местами очень опасную жизнь. Он словно пытался надышаться чистым горным воздухом, напиться ключевой водой… Намолиться за все то время, когда молитва для него представлялась невозможной. Его мир теперь представлял из себя тихое философское существование наедине с самим собой. Размышления и воспоминания, наполнившие его внутреннее пространство, составляли огромную и почти единственную ценность и целостность его дней.