Размеренная жизнь отшельника нисколько не тяготила бывшего большого столичного человека. Скорее, наоборот, воодушевляла и вдохновляла его своей простотой и искренностью. Каждое движение жизни было честным: уж если зима, то снега и морозы, если лето – жара и зной… Если ливень, то настоящий. И медведь-шатун у порога тоже настоящий. Пробужденный до срока, он и сам не знал, что ему делать и куда податься. А потому бесхитростно шел к людям, где можно было хоть чем-то поживиться… Все по-настоящему, все честно.
Там, откуда Борис Алексеевич пришел, не было места такому положению вещей. Там не было честности не то что в отношениях с потенциальными соперниками или противниками. Там и среди своих не было единства. Каждый норовил подставить подножку, толкнуть как бы нечаянно. В лучшем случае выдерживать профессиональный нейтралитет или притворный политес до неких предстоящих событий, а потом… Потом видно будет.
Но жизнь показывала, что никогда обстоятельства не складывались таким образом, чтобы человеку было на руку быть честным и искренним. Скорее, все с точностью до наоборот. Быть человеком – как человеком – крайне невыгодно. Всяк норовит на шею сесть, куснуть побольнее да обвинить в том, в чем сам виноват. Большая часть профессионалов – лисы с одной фермы, хоть и выглядят по-разному, и в изворотливости, расчетливости и хитрости каждый был по-своему мастер.
Так было по большей части.
Хотя были исключения. Вот хотя бы он сам – Гурин Борис Алексеевич – просто энциклопедическое исключение из правил. Сын отставного офицера царской армии, отучившийся в царской школе и даже еще в царском военном училище и переживший не только первую войну, но и вторую, и следовавшие за ними чистки и репрессии. Его сослуживцев уже тогда – в тридцатых-сороковых годах – почти никого не осталось в живых. Кто на войне погиб, кто расстрелян за неправильные взгляды, кто осужден и сослан, а Борис Алексеевич в то же время был принят на службу во внешнюю разведку, а потом в департамент при министерстве. То есть это как?
Ирония жизни, не иначе.
Борис Алексеевич знал четыре иностранных языка: два из них в совершенстве, третий – очень хорошо и четвертый – сносно. Вот и получалось, что уже по этим качествам он становился незаменимым человеком в деле понимания мироустройства. Плюс тот факт, что Борис Алексеевич был очень спокоен, уравновешен, в чем-то малозаметен, умел слиться с толпой, когда надо, и выделиться вовремя и на время, а потом снова уйти в тень, когда требовалось, сделал его абсолютно уникальным сотрудником. А кроме того, Борис Алексеевич был по натуре тонким психологом. Без единого курса факультета психологии он безошибочно определял не только лжецов, сомневающихся, колеблющихся, но и куда более тонкие состояния человеческой души, когда и сам-то человек не понимал, что с ним происходит. Борис мог не только определить и подловить нужный момент, чтобы заговорить с нужным человеком на нужную тему, но и в нужный момент бросить семена его собственных мыслей в нужную почву, то есть чью-то чужую голову.