Зал «Технограда Заря» гудел, как растревоженный улей сверхпродуктивных пчел. Воздух, плотный и слоистый, как дорогой торт, состоял из ароматов амбиций, эспрессо и озона – того самого, что едва уловимо щиплет ноздри после хорошей грозы или особо интенсивной работы серверной. Геннадий Щеглов, которого древние летописи неловко именовали Кощеем, стоял за футуристической трибуной. Софиты били в глаза с бесцеремонностью инквизитора, а в горле першило от предвкушения – не его, конечно, а публики, жаждущей чуда или хотя бы нового способа убить время и деньги.
«Цирк остался цирком, – пронеслось в его голове, натертой веками до блеска цинизма. – Сменили костры на LED-панели, а суть та же: хлеба и зрелищ». Он окинул зал взглядом, от которого у какого-нибудь нервного стартапера случился бы самопроизвольный дебаггинг личности. Его собственный костюм, сшитый на заказ из ткани, способной, по слухам, отражать ментальные атаки слабой и средней силы, сидел как влитой, но ощущался как дорогие кандалы. Он помнил прикосновение другой ткани – грубой парчи, пахнущей ладаном и властью, такой осязаемой, что ее можно было намазать на хлеб. Этот новый мир с его оптоволокном был не менее требователен к дресс-коду судьбоносных моментов.
– Дамы, господа, сущности! – Голос его, глубокий, как реликтовое озеро, потек в микрофон, растекаясь по залу бархатом, в котором прятались стальные нити. – Сегодня… мы переписываем само понятие бытия. Представляю вам… «Вечность»!
За его спиной вспыхнуло древо с пиксельными корнями, уходящими в бездонную виртуальность, и кроной из облаков данных. Зал взорвался аплодисментами, похожими на шум прибоя, только вместо песка здесь были разбитые надежды и будущие IPO. Геннадий позволил себе тень улыбки. «Вечность». Его новое золотое яйцо, только игла в нем была хитрее прежнего – она была рассредоточена по всему мирозданию, от алгоритма генерации случайных чисел в онлайн-казино до эха Большого взрыва, зашифрованного в шуме реликтового излучения. Бессмертие через тотальную децентрализацию уязвимости.
«Конечно, – мелькнула мысль, острая, как осколок обсидиана, – они не знают, что альфа-тестер этой системы – я сам. И что моя "смерть" – это не баг, а самая хитроумная фича». Он чувствовал ее, свою смерть, как фантомную боль в несуществующей конечности – она была везде и нигде, холодком на затылке при виде особо наглого фишингового письма, тихим шепотом в гуле серверных вентиляторов.