Заражённый был уже в паре шагов. Его когтистые, скрюченные пальцы потянулись к Кузьме.
– Ну, нет, нахуй! – Кузьма взмахнул топором. Лезвие со свистом рассекло воздух и с мерзким хрустом вошло в голову твари. Заражённый издал последний булькающий звук и рухнул, обрушив на землю столб вонючей, зелёной пыли.
Но Кузьма едва успел выдохнуть, как из-за деревьев вывалилось ещё двое. И потом ещё трое. И казалось, что весь лес вокруг ожил, издавая хрипящие звуки. Они были повсюду. Десяток, не меньше.
– Вот жеж, блядь! – Кузьма выругался. – Это что, собрание умалишённых, что ли?
– Увы, – Зигфрид развёл руками. – Теперь они знают о нас. Влияние Бафомета усиливается. Их притягивает наша… кхм… непринадлежность.
– На хуя мне такая непринадлежность?! – Кузьма сплюнул. – Пошли, блядь, сюда, ублюдки! Гроза Леса покажет вам, что такое настоящая гниль!
Он рванулся вперёд, топор сверкнул в тусклом свете. Первый заражённый рухнул с разрубленной головой. Второй получил ногой в пах и отлетел в кусты, издав жуткий, ломаный хрип. Кузьма рубил, крутился, словно бешеный дикий вепрь, разбрасывая вокруг ошмётки плоти и вонючую зелёную пыль. Он матерился, смеялся, и в его глазах горел азарт. Это было не просто убийство, это был танец, в котором он был единственным дирижером.
Лилит, присев на корточки рядом с Зигфридом, наблюдала за схваткой с любопытством. Когда один из заражённых слишком приблизился к ней, она лишь грациозно увернулась, и демон, потеряв равновесие, рухнул, сломав себе шею.
– Какая… страсть, – промурлыкала она, восхищённо глядя на Кузьму. – Он почти… божественен в своей ярости.
Зигфрид хрипло засмеялся.
– Да, дитя. У него есть потенциал. А теперь, Иеремия, твоя очередь.
Иеремия, дрожа, поднял глаза. Он был бледен как смерть, а на его рясе появилось мокрое пятно, явно не от дождя.
– Что… что я должен делать, о, Господи?
– Молись, идиот! – прошипел Зигфрид. – Молись так, чтобы твой Бог оглох от твоего вопля! Или… Или, если ты осмелишься, попробуй отвлечь их. Твоя… кхм… непристойность, возможно, на короткое время смутит даже этих тварей.
Один из заражённых, с перекошенной челюстью, вдруг резко повернулся к Иеремии, словно учуяв его страх. Монах завизжал. Он схватил с земли палку и, зажмурившись, начал размахивать ею, выкрикивая молитвы, которые постепенно переходили в нецензурные ругательства.