Двери со скрипом открылись, и впустили в зал густые клубы морозного пара, а навстречу им на лютый холод вышли тридцать зэков с отчаянием в груди. Двери захлопнулись, и зэки отправились толпою, каждый за своей собственной единственной судьбой.
Идти было трудно, так как дорога была заметена три дня бушевавшей метелью, о чём зэки узнали из разговоров вохровцев2 между собой. Ноги вязли в снегу, да и дорога то поднималась, то шла под уклон. Шли долго и очень замёрзли, даже вохровцы в своих полушубках.
Сашка поморозил щёки, о чём сообщил ему мужчина лет сорока пяти, с которым он познакомился в поезде. Фамилия его была Ройзман, а звали Яковом Давидовичем. До войны он работал в одном из московских институтов и имел даже научные труды, о чём он поведал Сашке во время поездки.
На вопрос за что его посадили, Яков Давидович отвечал, что ни за что, но как-то туманно, из чего можно было заключить, что он сам не совсем был уверен, что так уж ни за что. Он остановился и, поставив на снег два баула, которые тащил не без усилия, вытащил из одного из них шерстяной шарф, завязал Сашке лицо по самые глаза. Своё лицо он закрывал высоко поднятым меховым воротником зимнего пальто. И воротник, и мех нахлобученной по самые брови шапки с опущенными ушами, завязанными под подбородком, и сами брови и ресницы были покрыты белой изморозью.
Благодарный Майер схватил баулы Ройзмана, понёс дальше и нёс до самого лагеря.
Наконец они пришли в зону, огороженную колючей проволокой. Сначала их, как положено, оформили и спросили нет ли у них вещей для сдачи в камеру хранения. У Майера таких вещей не было, всё было на нём или с ним, а Ройзман свои баулы сдал.
Вместе с десятью вновь прибывшими его отправили в седьмой барак, мало чем отличавшийся от остальных, таких же, побеленных извёсткой и заваленных снегом до окон. Над крышей дымило несколько кирпичных труб.
Недалеко от барака возвышалась вышка охраны, на которой притопывал и подпрыгивал часовой с винтовкой. Несколько зэков отбрасывали снег от дверей. Его было так много, что снежные стены у входа были выше человеческого роста, и прибывшие шли между ними, как по туннелю. Солнце село, хотя была только половина второго.
Барак имел два крыла, между которыми была прихожая. Дверь прямо вела в комнату, где стояли столы, ящики, сейфы и слонялись люди с дубинками – наверное, в этой комнате вели дела, и дежурили надзиратели. Здесь их опять оформили и порадовали, что уже вечером они получат в столовой ужин и паёк хлеба.