– Не будь ребенком, – мысленно приказывал он себе.
Он попытался читать, но буквы расплывались перед глазами, а мысли то и дело возвращались к Элеоноре, к их недолгой, но такой важной совместной жизни. Длинные, пляшущие тени от единственной тусклой лампы, которую он нашел в кладовке, искажали очертания предметов, превращая знакомые вещи в нечто чужое и угрожающее. Гнетущая темнота за окнами казалась живой, вглядывающейся в него.
Усталость взяла свое, и Элиас, кое-как расстелив на старом диване спальный мешок, попытался уснуть. Но сон не шел. Он ворочался, прислушиваясь к ночным шорохам. Вот где-то наверху, в той части дома, куда он еще не поднимался, отчетливо скрипнула половица. Потом еще раз. Элиас замер, сердце заколотилось быстрее. Ветер? Но звук был слишком… определенным. Словно кто-то нерешительно прошелся по коридору.
Он сел, напряженно вслушиваясь. Тишина. Только мерный стук его собственного сердца в ушах.
– Просто старый дом, – снова повторил он себе, как мантру. – Всего лишь.
Через некоторое время, когда он уже начал проваливаться в тревожную дрему, ему показалось, будто он услышал тихий вздох. Не просто порыв ветра в щели рамы, а именно вздох – легкий, печальный, слишком… личный. Он прозвучал где-то совсем рядом, и на мгновение Элиасу показалось, что он уловил в нем что-то неуловимо знакомое, что-то из прошлого, связанное с Элеонорой. Но это было так мимолетно, так неправдоподобно, что он тут же списал это на игру воспаленного воображения.
Он закрыл глаза, пытаясь отогнать непрошеные мысли. Но тут же почувствовал, как по комнате, прямо над ним, пронесся внезапный, локальный холод. Кожа покрылась мурашками. Он открыл глаза. Ничего. Только пляшущие тени и гнетущая тишина. Пыль, казалось, оседала на старинный комод особым образом, словно формируя едва заметные, причудливые узоры, которые тут же распадались, стоило ему моргнуть.
– Я запер заднюю дверь? – внезапно мелькнула паническая мысль. – Конечно, запер. Хватит уже, соберись.
Он так и не смог заснуть по-настоящему. Всю ночь его преследовали обрывки снов, тревожные образы и ощущение чьего-то незримого присутствия. Каждый шорох в этом огромном, пустом доме казался усиленным, зловещим. Он был один, но чувство одиночества парадоксальным образом сменилось ощущением, что он здесь не один.