В аристократических салонах, где ещё недавно царил беззаботный флирт и лёгкая беседа, теперь доминировали тревожные разговоры. Обсуждали недавние маневры французской армии на восточных границах, увеличение производства артиллерии, новые налоги, введённые для финансирования предстоящей кампании. Наполеон, казалось, был одержим идеей покорения России. Его речи становились всё более резкими, полными угроз и презрения к русскому двору. "Эти варвары с Востока", "деспотичный царизм", "угроза цивилизованной Европе" – такие фразы всё чаще звучали из уст придворных, подогреваемых пропагандой Императора.
Слухи о возможном вторжении Наполеона в Россию перестали быть просто слухами; они превратились в практически подтверждённые факты. Из различных источников, которые Алексей успел наладить – от отставных офицеров до купцов, ведущих дела с Востоком – поступала информация о закупках огромных объёмов провианта, фуража, зимнего обмундирования. Всё это указывало на подготовку к длительной и изнурительной кампании в суровых российских условиях.
Особую тревогу вызывали сведения о передвижениях войск. Целые корпуса французской армии, а также части союзников – итальянцев, немцев, поляков – медленно, но верно стягивались к восточным границам империи. Карты, которые Алексей с трудом получал, становились всё более насыщенными условными обозначениями, указывающими на концентрацию огромных военных сил. Он отправлял эту информацию в Санкт-Петербург, но понимал, что война была уже неизбежна, лишь вопрос времени.
Парижские улицы, обычно шумные и оживлённые, теперь казались немноголюдными. Люди спешили по своим делам, стараясь не задерживаться на площадях, где собирались толпы, слушающие новости или спорящие о будущем. Настроения были смешанными: одни были полны патриотического угара, веря в непобедимость Наполеона и лёгкую победу над "русскими медведями". Другие, более рассудительные, испытывали глубокую тревогу, помня о жестоких потерях в Испании и неудачах в Египте.
Алексей чувствовал, как мир вокруг него сжимается, готовясь к взрыву. Эта надвигающаяся буря была не просто конфликтом двух империй, а столкновением цивилизаций, где на кону стояло будущее континента. Философская нотка, о которой говорил Царь, теперь приобретала пугающий оттенок. Речь шла не только о захвате территорий, но и о противостоянии идей, мировоззрений.