Кивнули, насупясь. Слова, предписанные законом, – пожелания снов да восхваления Спящих Богов – не шли с языка. Пустословить с утра было тошно. Лилар присел, уйдя по плечи в траву, рядом с ним опустился и Инебел.
– Здесь ночевал, – утвердительно проговорил сын гончара. – Не ври, вижу. Нанюхался ягоды?
– Получилось. Только утром догадался, – тихо, почти виновато ответил маляр.
– Дома – ни-ни. Сейчас не ешь, с души воротит, я знаю; к полудню потянет – так вот.
– Да ты что?..
– Да я что надо. И не кобенься, бери, чай я тебе не брюхоног неусыпный. Подол подставляй.
В складки передника Инебела перекочевал увесистый сырой кусок, обернутый шершавым лопушистым листом. Не давешняя ли запеканка из душистых зерен? Нет, ломоть печеной рыбы.
Той самой рыбы.
– Зарой под камешком, – наставительно продолжал сын гончара. – Как утреннее солнце падать начнет, тебя от голода аж перевьет и в узел свяжет. Натерпелся я в свое время.
– Я думал, ваш дом эта кара стороной обошла…
– Лопух ты, лопух белый. Мы ж с отцом противоядье искали. Затем отец и ягоду эту на смоковницу подсадил.
– А ежели б выдал кто?
– Некому. Вот тебя отец заподозрил, что к жрецам перекидываешься, за юбку выслуживаешься, – велел от двора взашей гнать.
– А теперь?
– Лопух белый. Теперь мы одним волосом повязаны. Что два соседских нечестивца. Жреца-то сообща задавили.
Инебел вздохнул, невольно повел глазами в сторону нездешней обители – ни с кем-то не хотел бы он быть повязанным. И почему это не дано каждому в отдельном доме жить, по собственному разумению? А то ведь ни на кого глаза не глядят. Отец с матерью все в спину пальцами торкали: не по уроку усердствуешь, не по красильному назначению вопросы задаешь… Потом вот эти. Сперва оттолкнули, теперь притянули. А ведь чем они дышат – не любо ему. Все дым чужой. Не напитаешься, не обогреешься, только голова заболит.
– Пристально глядишь, – предостерегающе заметил Лилар.
– А что, не дозволено?
– Да пока дозволено. Только другие так не глядят. А ты делай так, как отец учит: раз глянул, потом спиной оборотился – и думай. А виденное пусть перед глазами стоит. Этому, правда, научиться надобно…
Учиться? Научиться бы, чтобы не стояло это перед глазами день-деньской, от восхода до заката. Научиться бы, чтобы не думать об этом с заката и до восхода…