– Я… люблю… – прошептала Вея в его сознании, и это были не слова к нему. Это было прощание с жизнью. С Глебом. С мечтой. – …этот мир… таким… каким он мог бы быть…
И ее присутствие погасло. Окончательно. Безвозвратно. Осталась только тишина. И невероятная, вселенская пустота. И… знание. Чистое, огненное, завершенное знание Веи о Ядре, о его слабых местах, о том, как его взломать. И ярость. Не только его. Их ярость. Любовь Веи к миру превратилась в ненависть к тюрьме, которую он стал. Этот коктейль боли, любви и ярости и был вирусом.
Слезы текли по лицу Арка. Беззвучно. Он потерял ее. Окончательно. Чтобы дать ему шанс.
«Трахни Нормальность, Вея», – подумал он, стирая слезы. «За тебя. За Глеба. За всех.»
Он шагнул к краю платформы. До интерфейсного «языка» Ядра было три метра. Прыжок. Он приземлился на упругую, теплую, пульсирующую биоплоть. Отвращение и ярость волной накатили на него. Он выхватил нож (последнее оружие, кроме него самого) и с диким криком, в котором слились его голос и эхо голоса Веи, вонзил его в плоть Ядра рядом с главным нейро-штекером! Из раны хлынула густая, светящаяся розоватая жидкость – кровь-лимфа-данные.
– ПОДКЛЮЧАЙСЯ! – закричал в себе голос Веи, звучавший уже как его собственный.
Арк схватил оголенные провода своего модифицированного Импланта (он выдрал их из виска в порыве безумия, готовясь к прыжку) и с силой воткнул в кровавую рану, прямо в нервные узлы Ядра! Одновременно он мысленно, из последних сил, выпустил вирус. Весь накопленный ужас Улья. Боль Леры и Брута. Предательство Глеба. Любовь и смерть Веи. Свою собственную ярость и отчаяние. Весь этот гремучий коктейль, усиленный и направленный знанием Веи, хлынул по проводам прямо в биологическое сердце Синедриона!
Мир взорвался.
Не физически. Ментально. Арк почувствовал, как чудовищное сознание Ядра взревело в его разуме. Нечеловеческая боль. Ярость. Паника. Золотистая жидкость в бассейне забурлила, как кипяток. Все тело Ядра затряслось в гигантских судорогах. Пузыри лопались на его поверхности. Кристаллы кремния трескались. По всему Сектору Омега погас свет, затем вспыхнул хаотичными глюками – гигантскими проекциями кошмаров из Улья, лиц жертв Синедриона, символа Куратора. Сирены взревели на максимальной громкости. Где-то далеко, вверху, рухнула часть перекрытия.