– Ой! Это же Мёртвая голова!
– Ну да. И что же?
– Давай лучше пойдём отсюда.
Маринино лицо выражает ужас, что, впрочем, совсем не вредит его привлекательности. Она тянет меня за руку, пытаясь оттащить прочь от страшной бабочки. Я не двигаюсь.
– Но зачем? Почему ты так испугалась?
– Как? Ты разве не знаешь? – удивляется Марина, останавливается и ослабляет хватку. – Если чешуйка с крыла Мёртвой головы попадёт в глаз – скоро умрёшь. Чего ты хихикаешь?
От контраста между моими недавними размышлениями о судьбе несчастного бражника и Маринкиной, почти детской выходкой меня пробирает смех.
– Неужели ты веришь в эту ерунду?
– И вовсе это не ерунда, – возмущается Марина и возобновляет попытки увести меня.
Погладив её напряжённую руку и аккуратно от неё освободившись, я вновь наклоняюсь к бабочке.
– Посмотри, какой он милый.
– Не вздумай трогать его!
– А я хочу! – наигранно капризничаю я и слегка глажу бражника пальцем по мохнатой спинке.
В ответ на мою фамильярную выходку бабочка истерически пищит и, вспорхнув, улетает в заросли. Только мы и слышали едва уловимый шум от частых взмахов её мощных крыльев. Или это ветер шевелил листья кустов.
– Ну вот. Убежала, – огорчённо вздыхаю я.
– И хорошо, – облегчённо отвечает Марина.
Я пытаюсь найти бражника в зелёной гуще. Но, разумеется, безуспешно. Нечасто удаётся встретить столь редкого представителя фауны. И раз уж упустил, то снова он тебе не дастся. Жалко.
– Может, теперь всё же пойдём? – неуверенно спрашивает Марина, видя тщетность моих новых охотничьих попыток.
– Идём.
– Только отряхни палец.
И вот мы с Мариной неспешно бредём сквозь вечерний парк, потихоньку погружающийся в ночной сумрак. Она весело щебечет какую-то чепуху, я любуюсь сумеречной природой, делая вид, что слушаю.
Как только Маринка замечает невнимательность к её болтовне, она притворяется, что сердится, и колотит меня кулачками по плечу. Тогда мы останавливаемся и вместе смеёмся, снова и снова целуемся и продолжаем двигаться дальше, без направления и смысла, свободные от всяких планов и проблем. По телу разливается умиротворение и особенная теплота этого вечера, парка, этой тишины и уверенной радости. Может, это и есть счастье?
Беру Марину за руку и рассматриваю её лицо. Чувствует ли она то же самое? Прониклась ли она, так же как я, волшебством незабываемого часа заката? Конечно! Маринка замечает мой испытующий взгляд и отвечает на него. Небесно-голубые её глаза, такие таинственные и вместе с тем обманчиво-понятные, выражают единство наших с ней ощущений. Да, она чувствует и умиротворение, и тепло, и радость, и умиление, и ещё очень много своего, необъяснимого, таинственного, что я не осознаю умом, но понимаю сердцем.