Потом все стало прежним: чернота под кожей рассосалась, и он снова глядел на обычные руки обычного мальчика. Но знал: оно внутри. Чувствовал слабое жжение, будто кости залили изнутри теплым воском.
Жжение росло. В ладонях, как готовящиеся лопнуть весенние почки, набухал жар, понемногу становясь невыносимым. Он испугался, что подожжет дом. Они были бедными – всего двадцать душ. Если дом сгорит, на что отстраивать?
Он вскочил с постели и, как был, в одной рубашке помчался вниз. Проскочил через сени, и тут – окликнули. Обернулся.
Сонная дворовая девка смотрела на него слипающимися глазами. Пробормотала:
– Куда ж вы, барич? Ночь на дворе.
Жар в ладонях взвился вверх, к локтям, к сердцу.
«Убей, – прошипела тьма. – Ударь. Сделай больно».
Он отшатнулся. По краям зрения клубился красный туман. Руки потянулись вперед, пальцы изогнулись когтями хищной птицы, мечтая вгрызться в горло.
Давить. Рвать. Бить.
Он хотел увидеть кровь. Смыть черное красным.
Потом он разглядел глаза дворово́й, голубые, как два маленьких озера. Сонный туман в них понемногу сменялся тревогой. В зрачках отражался свет звезд.
Тогда он развернулся и побежал.
Очнулся на краю рощи: босые ноги исхлестаны крапивой, руки горят, ребра трещат от бушующего внутри пламени. Вокруг ни людей, ни зверей, только редкие ночные птицы перепеваются высоко в ветвях. Слишком высоко.
Но нужно выпустить пожар, иначе – сожрет изнутри.
Он закричал. Яростно, как раненый зверь. Выдыхая черным паром холодный страх и горячий гнев. А когда и этого оказалось мало, замолотил кулаками по стволу дерева, обдирая костяшки о шершавую кору.
Он вернулся в дом с окровавленными руками, на негнущихся ногах. Тихая усадьба обернулась встревоженным ульем: галдели дворовые, что-то твердил отец. Где-то плакал младший брат. Суматоха не прекращалась, пока мать не взяла дело в свои руки – приструнила прислугу суровыми взглядами и строгими выговорами.
Отец коснулся его лба мягкой ладонью, покачал головой:
– Да он горит.
– Уложите в кровать, – распорядилась мать. – И за лекарем пошлите. Ну, скорее! Да успокойте кто-нибудь Андрюшу, всю округу ревом перебудит.
Он быстро убедился: никто, кроме него, тьму не видит. Спрашивал у многих, как бы невзначай:
«Что это там на крыше, птица?»
«Кажется, что-то под кустом застряло?»
Прислуга, брат, заезжие гости – все крутили головами и таращили глаза. Тогда стушевывался: