– Нет. Нет, Господь уберег. Но я слышал, что есть такие, кто видит. В нашей глуши их, может, и не сыщешь, но в городах найдутся те, кто знает поболе меня. В Петербурге так уж конечно.
– А в Москве? – вскинулся он жадно. – Отец хочет отправить меня в Москву. У него там друг в канцелярии, меня к нему пристроят.
– Наверное, и в Москве. – Дьякон вдруг снова улыбнулся. – Это с твоим-то почерком в канцелярию? Ты же военным хотел быть.
Он вспыхнул. Хотел, когда не понимал еще, сколько денег нужно, чтобы поступить на военную службу.
– Я научусь писать чище! – Он помотал головой. – Расскажите мне про бесов! Многие о них знают?
Дьякон махнул рукой.
– Про них же в Библии есть. Все знают, да никто не видит, вот и не верят, – прищурился. – Но ты со всеми подряд об этом не болтай. Я-то человек малость сведущий, а вот другие…
– Знаю.
– Конечно, знаешь. – Дьякон сжал его плечо. – Ты мальчуган разумный, далеко пойдешь. Только духом не падай. Бог поможет.
Он вернулся домой, в траурное ненастье посреди ясного дня. Отец все сидел у окна, бессмысленно глазея во двор.
– Батюшка, – позвал он, – можно мне ваши письма?
Отец вздрогнул, поднял голову.
– Это еще зачем?
– На образцы. Хочу научиться хорошо писать.
Двенадцать тысяч триста двадцать восемь, прибавить пять тысяч сто двадцать семь. Пять, один переносится. Пять. Четыре. Семь. Один. Семнадцать тысяч четыреста пятьдесят пять, помножить на три. Пятнадцать, плюс…
Потрясли за плечо.
В цифрах была чарующая ворожба. Выписывать числа строчка за строчкой, отдаваться во власть четких понятных правил – как же это славно… Он уходил в вычисления с головой, да так, что окружающий мир и шепотки в ушах блекли и растворялись.
Пришлось нехотя оторваться от исчирканного листка.
– Выходить пора.
Отец был одет в приличный сюртук, который вытаскивал из гардероба только по особым случаям, например, когда в гости звали. Мать оставалась дома: не хотела разлучаться с приболевшим Андрюшей, да еще нужно было приглядывать за годовалым Петенькой. Он и сам с удовольствием остался бы: ночью под кожу заползла горсть маленьких черных опарышей, а он так и не смог улучить минутку, чтобы уединиться и вытолкнуть их из тела. Они ползали внутри, по венам, складываясь и вытягиваясь, как гусеницы, только очень, очень горячие.