«"Вот и ты, доченька моя…" – раздался голос прямо перед ней. Лидка вскрикнула и подняла глаза. Из-за маминого надгробия вышла… Женщина в белом платье. Длинном-длинном. Лицо… Лицо было скрыто. Но не повязкой. Не вуалью. Его покрывало оно. То самое пятно. Теперь огромное, гладкое, как отполированная кость, мертвенно-багровое в лунном свете. Оно пульсировало слабым, зловещим светом. Лидка застыла. Весь ее страх, вся тоска вылились в один тихий, разбитый вопрос: "Мама?.. Это ты?"»
Сашка сделал паузу. В комнате было слышно, как бьются сердца. Он продолжил, и его голос стал почти нечеловеческим, монотонным и жутким:
«Фигура в белом медленно, плавно, беззвучно шагнула к ней. "Да, Лидочка… это я…" – прошелестел голос, но теперь он звучал… из-под этой красной маски? Или она сама говорила? Лидка не могла пошевелиться. Ужас сковал ее. "Не бойся… – шелестел голос. – Подойди… Дай маме взглянуть на тебя…" Лидка, словно во сне, движимая не своей волей, сделала шаг. Потом еще один. Она была в двух шагах от этой Женщины в Белом с Красным Лицом. Она могла разглядеть гладкую, неровную поверхность маски, ее страшный, неживой блеск. И тогда… она увидела. Не глаза. Не рот. Но по краям этой страшной маски, там, где она соприкасалась с шеей и лбом… там виднелась кожа. Мамина кожа! Бледная, серая, но настоящая! И в тот же миг Лидка вспомнила. Вспомнила мамин последний взгляд, полный ужаса и мольбы. Вспомнила ее слова: "Никогда не ходите на кладбище…" И она поняла. Поняла, что это… это… держит ее маму в плену. Эта красная маска! Она – причина всех их бед! Без нее мама будет свободна! Без нее все кончится!»
В голосе Сашки появилась странная, лихорадочная надежда, смешанная с ужасом.
«И Лидка, маленькая, хрупкая Лидка, которую все считали трусихой, сделала это. Она не думала. Она действовала. С криком, в котором смешались и отчаяние, и ярость, и бесконечная любовь, она бросилась вперед и вцепилась руками в края той ужасной, пульсирующей красной маски! Она схватила ее и дернула изо всех своих детских сил!»
Сашка вскрикнул, имитируя отчаянный рывок Лидки. Кто-то на кровати ахнул.
«И… случилось невероятное. Маска… отошла! Она не была пришита, не была приклеена… но она держалась, как живая. И когда Лидка рванула, раздался звук… Звук, похожий на то, как отдирают пластырь от раны, только в тысячу раз громче и страшнее. Хлюпающий, рвущийся звук. И маска… отделилась! Лидка держала в руках эту скользкую, теплую, ужасную красную тряпку, которая билась, как пойманная рыба! А перед ней… стояла ее мама. Настоящая! Без страшного пятна! Лицо ее было бледным, изможденным, но чистым! Глаза, полные слез и невероятного облегчения, смотрели на дочь с такой любовью, что Лидка забыла обо всем на свете. "Мама!" – закричала она, роняя омерзительную маску на землю. Мама улыбнулась. Слабой, но самой прекрасной на свете улыбкой. Она наклонилась, нежно поцеловала Лидку в лоб. Поцелуй был прохладным, как ветерок. "Спасибо, доченька… Ты освободила меня…" – прошептала она. Потом выпрямилась. В ее глазах светились покой и бесконечная грусть. "Береги себя…" – сказала она и… начала таять. Буквально. Как дым на ветру. Ее фигура в белом стала прозрачной, затем совсем исчезла. Осталась только Лидка, стоящая у свежей могилы в лунном свете, и та… красная маска, лежащая у ее ног на холодной земле».