«Спокойной ночи, пионеры!» – прозвучал голос Андрея из-за двери вожатской. Свет погас. Только полоска света под дверью и тусклый ночник в коридоре. В спальне наступила тишина. Но не сонная, а напряженная, выжидательная. Слышалось прерывистое дыхание, скрип сеток. Витька лежал, уставившись в темноту, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Шум прибоя за окном казался сегодня громче, настойчивее. Как дыхание того самого спящего гиганта, который вот-вот проснется.
Шаги. Босые, едва слышные по линолеуму. Сашка обходил кровати. «Тссс… Тихо…» – его обычный, дневной шепоток казался сейчас зловещим. Койки заскрипели. Темные силуэты приподнялись на локтях. Все взгляды были прикованы к углу у окна. Даже море, казалось, притихло на мгновение. Лунный свет серебрил контуры фигуры Сашки, садящейся на кровать. Его лицо снова скрыла глубокая тень. Он обвел взглядом притихших слушателей, десятки пар глаз, блестящих в полумраке, полных страха и неистребимого любопытства. Он медленно вдохнул, и когда заговорил, его голос преобразился. Он сбросил маску веселого балагура, лидера отряда, короля дискотеки. Он стал другим. Голос опустился вниз, стал низким, глухим, как стук земли о крышку гроба. Он навис над спальней, заполнил собой каждый уголок, вытеснив даже шум моря. Это был голос самой ночи, голос, знающий тайны, от которых стынет кровь.
И Горбатенко тем же до жути низким голосом вновь начал вещать следующую леденящую кровь историю.
Глава четвертая. Звуки за стеной
Голос Сашки Горбатенко, низкий, как скрип несмазанных дверных петель в пустом доме, заполнил темноту спальни. Он не просто рассказывал – он вселял. Каждое слово пропитывало воздух тяжестью старой пыли и запахом тления. Лунный свет из окна цеплялся лишь за контур его фигуры, сидящей на кровати, лицо же тонуло в бездонной тени, превращая рассказчика в безликую сущность, вещающую из тьмы.
«Не в лесу, не в поле, – начал он, и его «не» звучало как приговор. – А в городе. В самом обычном городе, таком, где вы живете. С серыми пятиэтажками, с кривыми качелями во дворе, с магазином «Хозтовары» на углу. В одной из таких пятиэтажек, в квартире на третьем этаже, с балконом, заставленным банками с огурцами, жила старуха. Агафья Степановна. Жила долго. Очень долго. Дети ее выросли, разъехались. Внуки выросли. Осталась она одна в трех комнатах, полных… прошлого».