Аде́ль опустила камеру. Ослепительный день вдруг стал невыносимо ярким, так что глаза защипало от света. Весенняя зелёная листва вспыхнула золотом, пропуская сквозь себя лучи, и сам этот мальчишка казался ангельским. Свет ореолом ложился на его светло-русые вьющиеся волосы, тонкую розоватую кожу с бледными веснушками, выцветшие зелёные глаза. На худощавом теле висела белоснежная пижама в голубую полоску – на два размера больше. Всё в нём выдавало либо перенесённую тяжёлую болезнь, либо текущий недуг.
Мальчик смотрел на неё широко раскрытыми глазами, губы приоткрылись от изумления. Аделаи́ду охватили такие сильные тоска и радость, что сердце готово было разорваться. Хотелось и рыдать, и смеяться. Он сделал шаг в её сторону.
Тонкий грифель скользил по бумаге, оставляя чёткие линии. Лукавый изгиб миндалевидных глаз, тонкие брови, длинные ресницы, светлые волны волос, прикрывающие левый глаз…
Аделаи́да, неловко придерживая лист перевязанной левой рукой, выводила контур полуулыбки, когда дверь внезапно распахнулась. Она вздрогнула от неожиданности и прижала тетрадь к груди. В комнату ворвалась Ни́на У́неч, её лучшая подруга. Девушка с выкрашенными в светло-русый волосами и длинной чёлкой, которая делала её круглое лицо ещё болеё детским, а пухлые губы – ещё выразительнеё.
– Наконец-то встала и даже оделась! Я тебя добудиться не могла. Мне бы так спать, как ты, – хоть из пушки пали! – Нина пинком сбросила тапки с ног под кровать.
– Я не просила меня будить. Разве я когда-нибудь опаздывала на уроки? – Аде́ль встряхнула затёкшей рукой, и фамильный перстень едва не соскользнул с её пальца.
Она сползла с кровати и аккуратно расправила покрывало.
– Смешно. Я о тебе вообще-то забочусь. – Ни́на надула губы и бросила недовольно: – Первым уроком стоит психология, и мой любимый красавчик-профессор не придёт – потому что И́лиманн снова выздоровел. Ушёл бы уже на пенсию выращивать свои огурцы и дал мне возможность, наконец, побольше проводить время с профессором Бела́р. Я уже причин не могу придумать, чтобы ходить в учительскую повидать его.
Аделаи́да фыркнула, убирая незаконченный рисунок в сумку – между старым фотоаппаратом в кожаном футляре, занимавшим половину пространства, и учебниками.
Она поправила белую рубашку школьной формы, отряхнула пиджак тёмного зеленовато-синего оттенка и взглянула в зеркало. Провела рукой по светло-русым волосам, спускавшимся ниже плеч, поправила чёлку, прикрывая правый глаз, и критически оценила свою бледность. Чувство было такое, будто с каждым днём она становится прозрачнеё – и вот-вот растворится в воздухе. Скривившись от боли в запястье, она поправила зелёную повязку, поддерживавшую перевязанную правую руку, и оглядела комнату, погружённую в лёгкий хаос из-за сборов Нины. Та как раз заканчивала подворачивать школьную юбку вишнёвого цвета и завязывала чёрный галстук, вытянув шею.