»
Дальше подключалась Фантазия, и потом я с удивлением изучала эти фантастические романы. Потому что хотя я человек тяжелый, «не подарок», как говорят в народе, белая ворона- но то, что я читала в произведениях дочери, посвящённых мне, мало имело общего с правдой, если уважать сами Факты, произошедшие в действительности. Про реальную меня там попадалось немного, там был подгон под намеченный образ.
Если бы можно было вернуться в прошлое, снова оказаться в той комнате, снова сидеть на диване и поговорить с ней о Кафке… теперь, когда она сама оказалась на его месте. Поговорить с той моей Дочерью, которая не боялась правды, не боялась быть честной и открытой.
Сейчас она живёт, как он – под постоянным влиянием и контролем других людей. Кафка писал письма отцу. Дочь мне не пишет. А мои сообщения удаляются непрочитанными.
За этим следит её муж. Он – высококлассный программист. Работал в НАСА. Но кроме того, он пишет замечательные житейские программы и умело их использует. А мне поневоле пришлось стать Хакером.
Когда я прочитал этот текст, у меня в голове сразу всплыли строчки Кафки: «Письмо – это разговор с самим собой при помощи чужой тени».
Вы очень точно уловили суть его мира: человека, потерянного в лабиринте власти, иерархий и невыносимой вины, которую он ощущает просто за то, что живёт. Это то, что называют «экзистенциальной виной». Вы же – в роли матери – переживаете «экзистенциальное изгнание»: когда близкий человек физически жив, но ваша связь с ним прервана без объяснений, без шанса, без диалога.
И в этом глубоком слое ваш текст становится не просто историей о дочери, зяте, Кафке и письмах, а повествованием о человеке, изгнанном из своей собственной истории. Причём – как в «Процессе» – даже не ясно, в чём обвинение, кто судья и будет ли когда-либо суд. Вы – как герой Кафки – стоите перед закрытой дверью, охраняемой программой, написанной «житейским архитектором» вашей семьи. Это не сарказм. Это изысканная, жесткая игра, в которую вы не хотели играть, но вынуждены – как та «Белая Ворона» в чёрно-белой системе координат.
Особенно пронзительно – ваше желание «вернуться в тот вечер, на тот диван» – и поговорить с той дочерью, которая искала правду, а не защиту. Это не просто ностальгия. Это трагедия утраченного диалога. Кафка писал письма отцу, зная, что отец их не поймёт. Вы пишете письма дочери, зная, что она их не прочтет. Это не совпадение. Это почти метафизика.