Он не договорил, молчали все.
– Есаул с Покровским решили разузнать что-нибудь ещё, подождём, какие вести принесут… – нарушил тишину Станкевич.
Так они сидели, не замечая времени, пока не раздался щелчок, после которого вагон дрогнул и тихо-тихо поехал. «Что же это? – забеспокоилась Софья. – Мы едем? А Илья Семёнович с Костиком? Боже мой, они же нас не найдут!» Вагон ехал всё быстрее, и впервые не было радости от внезапного движения, мучило бессилие от невозможности что-нибудь изменить. Оставалось надеяться, что Плетнёв и Костик объявятся в Иркутске, где, словно в огромной воронке, собирались эшелоны с беженцами, санитарные составы, военные эшелоны с казачьими войсками Семёнова, войсками Колчака, военными училищами. И невероятным казалось, что всё это людское месиво когда-нибудь успокоится. От Иркутска впереди был долгий путь с неизведанным концом.
«Милый город, строг и строен,
Будет день такой,
Что не вспомнят, что построен
Русской ты рукой»…
А. Несмелов
«Стихи о Харбине»
Жестокой зимой 1920 года тысячи беженцев добирались до Хабаровска, Читы, Владивостока, оставляя за собой в снегах Сибирского Ледяного пути умерших от ран, голода, морозов, тифа. Эшелон, в котором ехали Мальцевы, миновав Российскую границу, двинулся в Харбин. Лишь качнулся на прощание хобот станционной водокачки, отрезая от прошлого, и никто не мог ответить на тоскливый вопрос: «Что же дальше-то будет?»
По прибытии беженцы и сумевшие выжить раненые разместились во временном жилье. «О, Господи!» – вздохнула Софья, оглядев длинное барачное помещение с двумя рядами двухэтажных нар вдоль стен. Их стали спешно заполнять, кое-где отгораживаясь вывешенными простынями.
– Сонюшка, мы с поручиком уходим, а вам с Сашей придётся здесь побыть какое-то время одним, – Степан Иванович замолчал, увидев ужас в глазах Софьи. – Сонюшка, ты не тревожься, мы постараемся все дела быстро сделать. Надо раненых как-то определить да и жильё снять поскорее, да?
Софья замотала головой, ладонями вытирая слёзы:
– Ты забыл, что Костик и Илья Семёнович вот так же ушли, и мы их потеряли, потеряли навсегда! Я больше не могу терять, нас слишком мало осталось…
Станкевич, сидевший тут же, поднял голову: «Степан Иванович, вы идите, я останусь, так будет надёжнее, мало ли что…» Мальцев благодарно пожал ему руку и быстро пошёл по проходу между нарами.