Сначала я просто ходил по двору, как молчаливый шпион, прикидываясь заинтересованным пленником. Прислушивался к разговорам, наблюдал, как они говорят, какие слова используют, как двигаются. Пытался понять, какое слово за какой жест отвечает. Иногда даже сам пробовал повторить.
Когда одна из служанок наклонилась к миске и сказала:
– Гохан ,
я тихо повторил:
– Гохан… Это значит «рис»?
Потом услышал, как кто-то звал другую:
– О-хаё ,
я догадался – утро. Утро, значит, по-японски Охаё … Забавно. Как будто здороваешься с овсянкой.
Я начал складывать эти словечки в голове, как кубики. Повторял их про себя, пока не запоминал. Иногда даже рисовал их в пыли на полу сарая, чтобы хоть как-то визуализировать.
Со временем, я стал подходить к служанкам, стоящим у крыльца, и пытался завести разговор.
– О-хаё! – говорю, радуясь, что помню хоть одно слово.
Они хихикают, пряча лица в рукавах.
– О-хаё, А-ре-се-ю, – передразнивают, неправильно выговаривая моё имя.
– Алексей, не аресю, – поправляю. – Ну хотя ладно, пойдёт. А как будет "кошка"?
Они переглядываются.
– Нэко.
– Нэко? – Я смотрю на одну из них. – Ты нэко?
Они смеются, убегают в дом. Я улыбаюсь. Ну хоть немного весело.
Стражник у ворот, вечно молчаливый, как тень, которую назначили за мной следить, вёл себя по-другому. Он был как камень. Хоть что делай – не шелохнётся.
– Слушай, – говорил я ему, подходя ближе, – а ты хоть когда-нибудь улыбаешься? У тебя вообще есть душа или ты статуя?
Он не отвечал, только поправлял меч на поясе.
– Вот именно, – кивал я. – Даже статуя хоть что-то пищит, а ты молчишь… Мучение, а не охрана.
Каждые пару дней заходил господин Кентаро. Иногда – в сопровождении стражи, иногда – один. Он приносил с собой странные, пузатые фляги из тёмного фарфора – потом я узнал, что так подают сакэ. Похоже, он не просто хотел на меня посмотреть, а пытался… обучать. Или развлекаться.
– Вода, – говорил я.
– Вода, – повторял он, смешно корча губы.
– Мизу, – говорил он.
– Мизу, – повторял я.
– Я есть Алексей.
– Я есть А-ле-сей, – старался он.
– Нет, не "я есть", просто "я Алексей".
– Я просто, – повторил он с гордой миной. Я рассмеялся.
– Ну хоть "Алексей" выговорил.
Мы сидели у стены сарая, он наливал мне сакэ в небольшую керамическую чашу – токкури , кажется, они назывались те бутылки. Я пил осторожно: крепкое, обжигающее, но вкусное. Он пил легко, как воду, и смеялся над чем-то своим.