Она смотрела в зеркало – и будто не видела себя. В глазах – презентация, отчёты, планы. А внутри – тоска. Как будто вдалеке кто-то звал. Кто-то, кого она когда-то называла собой.
За перегородкой секретарша флиртовала. Громкий смех. Голоса.
А у неё внутри – капельница. Каждый день – одинаковый: подписи, звонки, цифры, отчёты. А потом – тишина. Не уединение. А капсула. Где уже не слышно себя.
Ночью – бессонница. Без истерик. Просто глаза не закрываются. Мысли роем. Слёзы не идут. Потому что ты взрослая. Сильная. Не имеешь права. Ты должна.
Иногда, в обед, Мари выходила на главную улицу. Смотрела на витрины, где висели летящие платья, соломенные шляпы, яркие ткани.
Всё это – из другого мира. Из сна.
Образ Евы всплывал сам собой: босоногая, настоящая.
Мать говорила: – Она совсем с ума сошла. Пьёт воду из луж, живёт с ламами. Стыдоба.
Мари останавливалась. Смотрела. Потом отворачивалась. И шла дальше. Словно уводила себя на невидимом поводке.
Вечером, по дороге домой, она снова задержалась у витрины. Летние платья – воздушные, как ветер. Шёлк, цвет, свобода. Снова – голос матери: – На твои формы это не пойдёт. Ты же не на карнавал. Ты мать. Жена. Взрослая. Не одна. Не позорь нас.
Она отвернулась. И пошла. Медленно. Будто вела на поводке не только себя – но и всю свою жизнь.
Дома – пальто на вешалку, сумка на крючок. Шкаф открывается – ровные вешалки, одинаковые рубашки. И вдруг – головокружение. Не обморок. Пустота. Как будто тело стало слишком лёгким, а мир – тяжёлым.
Она села на край кровати. В руках – письмо. Настоящее. Бумажное. В конверте с марками. Руки дрожат. Она всё-таки его открывает.
«С прискорбием сообщаем…»
Тётя Ева умерла.
В теле что-то оборвалось. В памяти вспыхнуло: лето, трава, песни, какао, голос. – Ты уже художница. Потому что умеешь видеть.
Она не успела сказать спасибо. Не успела стать собой. Не успела…
Из ящика – пожелтевшие письма от Евы. Один из них:
«Я видела сегодня храм. Его стены – как кожа слона: горячие, гладкие и треснувшие от времени. Я подумала о тебе. Мне кажется, ты бы остановилась потрогать. Я скучаю по тебе.»
Мари было шестнадцать. Тогда она не ответила. Мать нашла переписку. Устроила сцену. Запретила. Письма – в ящик. Карандаши – в коробку. Мечты – на паузу.
Сейчас – письмо в руках. Горло сжато. Глаза сухие. Плакать не получается.