Излом Изотова - страница 10
Поднимаясь на третий этаж, Сергей увидел приоткрытую дверь Степаныча и вспомнил, что обещал зайти сделать укол. Изотов уже и не мог припомнить, как долго тот здесь живет. Частенько забегать к нему на чай он стал последние полгода, когда остался один после смерти мамы. С соседом было легко и уютно, он умел поддержать легкий разговор ни о чем, вовремя промолчать, не задавать неловких вопросов.
Иногда почтенный буфет Степаныча трансформировался в бар, и они в умеренных дозах занимались профилактикой неврозов. У соседа была бронхиальная астма, но врач разрешал редкие послабления с приемом алкоголя.
Сергей толкнул дверь, пахнуло свежезаваренным чабрецом, липой и чем–то еще ягодным, лесным, согревающим душу. Степаныч возился на кухне: “А я ждал тебя! Ночка, наверное, выдалась не из легких?”
У соседа всегда было не прибрано и небрежно разбросанные вещи находились в местах, логичных только для самого хозяина. Здесь чувствовалось отсутствие женской руки, которая бы вовремя смахнула пыль с книжной полки и расставила вазочки для уюта. Но Сергею всегда здесь было душевно, как бывает уютно в старой затертой до дыр футболке или в просиженном старом кресле, которое с годами поменялось под твои формы и привычки.
Степаныч и сам ходил по квартире в старых трениках с классическими оттянутыми коленками и видавшей виды майке. Все это органично сочеталось с его лохматой редкой сединой, окружающей круглую лысину, на которой восседали старые очки, перетянутые сзади резинкой.
После укола Степаныч соорудил любимую чайную церемонию. Обычно для этого он накрывал стол в единственной комнате, а не на кухне. Доставал свой чайный сервиз Ленинградского фарфорового завода, темно–синий с золотыми изящным узором на крутых боках чашек, и бережно расставлял его на белой скатерти. Чай он заваривал особенный, по своему секретному рецепту, с ароматом лесных трав, пахнущий детством, как он говорил. Пили чай всегда с рафинадом, большими крепкими ломаными кусками. Изотов удивлялся, где такой еще можно достать, но Степаныч говорил, что все есть в гастрономе. У соседа нередко проскальзывали советские, давно забытые слова: гастроном, сберкасса… Это выглядело странно, лет–то ему было чуть за пятьдесят.
Солнце заглянуло на чай сквозь ажурный тюль, прошлось по «елочному» паркету, осветило сервант с раздвижными стеклами, мягкие кресла на тонких ножках, отразилось в кинескопном телевизоре, явно нерабочем и собирающем пыль. Вся обстановка у Степаныча – цветастый ковер на стене, старый сервиз, заброшенный на высокий шкаф старинный проектор диафильмов – все это погружало Сергея в детство, в его легкую беспечность, в уверенность, что все проблемы, стоит их рассказать маме, пройдут сами собой.