А в отчаяние я была последние четыре года, с тех пор как мой старший брат погиб в аварии. Семейная драма сломала всех по-своему, но сильнее всего последствия коснулись именно меня.
Александр Витковский решил, что если брат в тот день поехал забирать меня от подруги, то значит – винить можно меня. Сопротивляться, спорить или доказывать что-то было бесполезно.
С тех пор я стала чем-то вроде тени в собственном доме. Невидимкой, на которую можно срывать злость, проецировать боль, мстить за то, что невозможно изменить.
Первое время я надеялась, что он остынет. Что мама вмешается. Что хоть кто-то из семьи увидит, как мне больно. Но все были слишком заняты горем, делами, статусом, имиджем. Алина Витковская вообще исчезла, растворилась в своих снотворных и работе, которая удачно нарисовалась на другом конце земного шара.
Иногда я смотрела в зеркало и не узнавала себя.
Всё началось с разбитых и сломанных вещей. Разбитые телефоны, ноутбук, порванная одежда.
«Я покупал всё это! Имею права делать с этим всё, что хочу!» – типичная фраза «заботливого» родителя.
Когда Александр осознал, что его «наказания» не работают, он перешёл на телесные воспитания. Выяснилось, что пощёчины и удары работают куда эффективнее, чем разбитый телефон.
Он всегда был методичен, аккуратен. Никогда не оставлял следов, которые нельзя было бы объяснить падением или случайностью. А я… я научилась молчать. Очень рано.
Самым страшным было не это. Страшнее – осознание, что я к этому привыкла. Что перестала вздрагивать от резких звуков, что научилась не плакать и не показывать боли. Превратилась в профессионального лжеца. Для всех – дочь успешного бизнесмена, отличница, образец благополучной семьи. А на деле – пленница с красивым профилем в соцсетях.
До тех пор, пока однажды не проснулась с мыслью, что если не сбегу сейчас – не выживу. Не в физическом смысле. Просто сломаюсь окончательно, навсегда. И тогда уже никто не сможет меня спасти.
Самолёт начал движение по взлётной полосе. Я вжалась в кресло, закрыла глаза и почувствовала, как сердце бешено колотится в груди.
Я не знала, что ждёт меня впереди. Может быть – новое разочарование, может – одиночество, может – свобода. Но я знала одно: назад дороги нет.
Дубайская жара против московской ранней весны оказалась просто невыносимой. И зачем я только вышла на улицу… Сухой воздух обжигал лицо, одежда прилипала к телу, а солнце, казалось, преследовало с особым азартом. Я пробежалась от терминала к ближайшему навесу, где хоть немного спасала тень, и пожалела, что не осталась внутри аэропорта. Ни прогулки, ни облегчения – только головокружение и страх, что меня вот-вот кто-нибудь узнает.