Проходит несколько месяцев, и на уроке рисования девочка достает новую коробку мелков Dacs и рисует женщину с копной длинных-предлинных оранжевых волос. В волосах угнездился младенец, и это она, девочка. Быть может, говорит себе воспитательница, быть может, вот и разгадка?
Она приглашает мать зайти в школу, и та приходит – рыжая, с волосами почти что до пояса. Ну конечно, это женщина с рисунка.
Мать рассказывает, что в младенчестве ее дочь «часто засыпала, когда я ее качала вот так – и делает жест правой рукой на уровне груди, – а она любила ухватить пальцами прядь моих волос. Так же все дети делают?»
Не все.
Софии наконец удается докопаться до сути, хоть она и не знает ключа, объяснения, но на то ведь и психологи – чтобы углядеть невидимое и придумать имя неназываемому. Вердикт таков: нет у девочки никакой трихотилломании или трихофагии. Точнее, если и есть, то это лишь следствие, а причина, сама проблема, как это всегда и бывает, коренится где-то в самом начале ее жизни, но тут и психологи недоумевают, потому что в самом начале обычно тьма.
Мать рассказывает, что давным-давно не укачивает так свою дочь, потому что та уже выросла, а еще потому, что мать и сама переживает непростой этап (произносит ли эти слова мать или их добавляет в свою историю уже выросшая дочь?). Психолог утверждает, что малышка связывает материнские волосы с заботой. Так что же творится с девочкой?
Так ведь отец-то ушел!
Мы можем додумать, что в этом месте мать говорит: слишком уж она сообразительная. Ей отвечают, что это вовсе не минус, а совсем наоборот. Тогда мать говорит, что девочка чересчур чувствительна.
Когда ей говорят: «Собирая волосы, она ищет вас», на лице матери отражается недоверие: конечно же, нет, она ведь всегда дома, зачем же девочке ее искать? Позже в беседе с мужем она использует слово «шарлатан», но в тот момент она просто кивает, когда психолог советует ей постричься. Да как же она пострижется? Откуда ему знать, что ее дочь ест волосы именно по этой причине?
Но в глубине души мать догадывается: дело не в волосах, а в том, что происходит с ней самой. Сейчас она не может обнять дочь, а когда та была младенцем – могла. Потом случилось всякое, и руки у нее стали холодные, непослушные, безжизненные. Раньше все было иначе, а теперь… кто же знает? Да к тому же девочка ведь… Она же вылитый отец. Ее