Томас погиб в аварии 2 января 1972 года. Он ехал на красном мотороллере «веспино», притормозил на светофоре, и о него легонько стукнулась машина сзади. Он потерял равновесие, упал и ударился головой о бордюр.
Он не страдал. Это единственное, что я знаю о смерти Томаса.
Телефон зазвонил во время дневного затишья, около четырех часов. Трубку взял мой дедушка.
Моя мать никогда не рассказывала мне о том дне, а я не знала, как ее спросить, поэтому все обстоятельства, обрамлявшие смерть Томаса, – следующие дни, похороны, жизнь моей матери и бабушки с дедушкой после его гибели, – все это просто испарилось из ее рассказов. Осталось лишь счастье и тоска по нему, а главное – семейная тревога перед всем неожиданным, страх, настигший нас с братом, и вечное напоминание о том, что за избыток счастья приходится платить.
Томас остался в семейной памяти растрепанным мальчишкой, невинным и нежным, первой любовью моей матери, преумножившей счастье и так счастливой пары ее родителей.
Дедушка, который тоже никогда не говорил о смерти Томаса, признался мне, что так и не смог забыть своих погибших товарищей. Много лет он страдал бессонницей, и когда я спросила его, почему он не обратился к кому-то – я сказала «к кому-то», а не «к психотерапевту», – чтобы ему что-нибудь прописали – я сказала «что-нибудь», а не «лекарства», – он серьезно ответил, что это означало бы позабыть их. Постепенно я поняла, что он имел в виду: держаться за боль и печаль – это тоже способ хранить верность мертвым.
Боль была своего рода расплатой, но по большому счету – подарком.
Томас не страдал, так они говорили о его смерти. Но моя мать – моя влюбленная мать, вся жизнь впереди, счастье – калейдоскоп возможностей, Париж, Барселона, – она-то наверняка страдала. Ну или так мне кажется.
Но вот настал момент, когда ее страдания прекратились, или она о них позабыла, или решила спрятать свою печаль туда, где не будет постоянно о нее спотыкаться. В старый чемодан, где уже лежало зеленое платье с золотыми пуговицами; пуговицы пооблупились, из-под лака проглядывала пластмасса.
Несколько месяцев спустя после гибели Томаса жизнь, как это бывает, преподнесла ей компенсацию: сев в автобус, она посмотрела на одного из пассажиров, а тот посмотрел на нее. Глаза у него были небесно-голубые.