Да, она потеряла Томаса, но что, если?..
Бабушка с дедушкой продали дом в Л’Аметлья-де-Мар и купили другой участок, куда менее солнечный, на Коста-Брава. Там стали проводить летние каникулы мы с братом в напрасной надежде на летнюю историю любви.
Та роковая случайность, жестокая, бессмысленная гибель юноши, еще почти ребенка, превратилась в чудовищное предупреждение. Не полагайся чересчур на то, что имеешь: как бы оно ни сияло, как бы ни заливал жизнь – твою жизнь! – его ослепительный свет, оно может исчезнуть в один миг.
Время никого не щадит. Как и забвение.
А стихотворение Адама Загаевского кончается так:
Длилась холодная война, русские оккупировали
Прагу.
Как раз в том году мы впервые встретились.
Только трава, желтая и усталая, была бессмертна.
Гомбрович умер. Американцы шагали по Луне.
Время, смилуйся. Разрушение, смилуйся.
Они плавали среди звезд, их движения были медленны, будто танец в условиях невесомости, будто ритуал. Казалось, они благословляют воздух или тянутся к чему-то невидимому, что раз за разом от них ускользает.
Они ушли далеко, куда дальше, чем любой из нас, и несли на себе печать проклятья – невозможности вернуться полностью, как будто какая-то их часть так и осталась там, а вернулась на Землю лишь их копия, причем неполная.
Я уже не помню, почему влюбилась в них. Иногда я думаю, может, из-за этой медлительности, из-за того, как они парили в невесомости, одновременно были там и не были. А может, из-за того, что́ я угадывала в них, из-за торжественности, которую они излучали, перепрыгивая с пригорка на пригорок в своих белых скафандрах. В белых скафандрах, которые еще сильнее отделяли их от мира, пряча за сотней слоев, за которыми не угадывалось ни кожи, ни реальности.
Я видела кадры, которые годы спустя стали казаться комичными: как они едут на лунном автомобиле по лунной пыли. Никакого пейзажа там не было, лишь абсолютная тьма, небо, раскинувшееся черным плащом, и жесткая серая пыль, по которой катился неуклюжий и великолепный автомобиль с золотой антенной, напоминавшей перевернутый зонтик. Антенна эта наводила на мысли о Мэри Поппинс, которая вот-вот улетит, но только куда, ведь вокруг лишь кромешная тьма.
Астронавты принесли мне облегчение. Они стали для меня убедительным доказательством существования других миров. Таких, откуда нельзя вернуться целиком. Я смотрела документальные фильмы, и в том, что пережили эти люди, переплюнувшие Амундсена и Колумба, было для меня что-то душераздирающее. Они возвращались, на вид довольные, уверенные в себе. Победители и герои. Но иногда камера выхватывала их из толпы неожиданно, и тогда черты их омрачала какая-то дымка; казалось, они видели что-то такое, о чем невозможно рассказать, и эта невыразимость их опыта навечно отделяла их от остальных, будто скафандр. Это меня трогало.