Инес с моим отцом – сообщники, их объединяет общее молчание; это гораздо больше всего, что объединяет меня с каждым из них. Они похожи: оба молчаливы и часто сидят с отсутствующим видом, но я ощущаю между ними связь, которая, думаю, произрастает из совместной жизни: они делили друг с другом эти периоды погружения в себя, они знают, какой сыр нравится другому, они оба определенным образом складывают футболки, перед тем как убрать в шкаф, и по утрам слушают одну и ту же радиопрограмму. В этих мелочах и заключается жизнь. И Бог; по крайней мере, так говорят. А я думаю, что из таких мелочей складываются семьи.
Трудно сказать, сколько нужно таких мелочей, чтобы составить чей-то образ. А может, вся жизнь в итоге сводится к череде незначительных и не связанных между собой мелочей, которые только посредством письма соединяются и превращаются в цельную картину.
В гостиной моих дяди с тетей, пока Инес со своей фирменной серьезностью расписывала достоинства новых наушников Bowers&Wilkins, я думала о них троих, о Кларе, Инес и моем отце, об этой семье, вечно от меня ускользавшей, существовавшей параллельно его первой семье – к которой принадлежала я сама и которая давным-давно исчезла. Мне пришло в голову, что, хотя физически все мы находимся в одном помещении, в гостиной моих дяди с тетей, все мы живем на разных территориях и будто бы принадлежим к разным слоям реальности. Ведь существует территория фактов, и территория чувств, и территория прошлого. Территория фактов, самая понятная, простиралась прямо перед нами: на ней находились остатки еды, изящные бокалы, спич Инес о том, как важно покупать наушники хорошей марки, например Bowers&Wilkins, а не какие-нибудь подешевле (она прибегла к сентенции «скупой платит дважды»; она вообще любит незатейливую народную мудрость). На этой же территории моя тетя, кивая, отломила кусочек хихонского туррона, а мой дядя перебил мою сестру, сказав жене: «Луиса, да брось ты это и доешь его уже», но вместо этого сам взял с блюда последний кусочек, а потом тема с наушниками заглохла и моя сестра вновь умолкла. Территория фактов была вполне понятна и осязаема, в отличие от территории чувств и эмоций: эта вторая имела более изменчивую природу и менее четкие контуры. Кое-какие из них все же угадывались (злость, грусть и обиды, радость от праздников, спокойствие, с которым говорила моя тетя, досада на отсутствующих и на лишние килограммы), вторую территорию мы не видели, но были связаны с ней посредством интуиции, забывая о том, что сказал Флобер: форму ожерелью придают не жемчужины, а нити