, и в качестве этих нитей выступают, к несчастью, не факты. Там, на территории чувств, живут мои дядя с тетей; за фактами они всегда умели разглядеть то, что их пронизывает.
И, наконец, все мы, пусть и не желая этого признавать, блуждали где-то неподалеку от последнего уровня, уровня прошлого, то есть того, что в какой-то момент принадлежало территории фактов (кувшин с вином на столе, часы, которые мой отец не сумел забыть). Но прошлое ненадежно, ведь его больше никто не видит и даже не ощущает. Оно ушло, и до него не добраться, им не поделиться, прошлое – это зашифрованное послание на незнакомом языке, нуждающееся в толковании. Именно поэтому сферу прошлого труднее всего объяснить, определить, а ведь именно к ней, полагаю, многие из собравшихся за этим рождественским столом относят меня.
Некоторые люди не перемещаются между слоями, как, например, мой отец. Для меня он застрял на уровне фактов, поэтому то, что происходит в настоящем, прямо сейчас, для него никогда не связано с тем, чего больше не существует. Он рассказывает свою жизнь, будто зачитывает статью из Википедии, скачет от факта к факту, вооружившись датами и союзами с причинно-следственным значением, и так выходит, что жизнь его не поддается выражению, в ней нет ни путеводной нити, ни его воли, а лишь отдельные островки, не связанные между собой.
После десерта я принялась его рассматривать: голубые глаза под слегка нависшими веками, взгляд будто затерялся где-то не здесь. Жена его тем временем говорила, что они ни за что на свете не хотят возвращаться в Барселону.
– Раньше-то да, пока девочка, – тут она посмотрела на меня, – была маленькая. Но когда ей исполнилось восемнадцать и она уехала учиться за границу, на фига нам с Хайме было там оставаться?
Это была не вся правда, но никто не противоречил Кларе: все мы уже привыкли если не ко лжи, то к разным версиям прошлого, вводившим в семейное равенство новые элементы; элементы, призванные смягчить результат, несмотря ни на что остававшийся прежним – несчастливым.
Рассказывая об их с отцом паре, она всегда использовала слова «мы с Хайме». Казалось бы, ничего странного, если только не знать, что на самом деле моего отца зовут Жауме. Большую часть жизни, с рождения до развода с моей матерью, он называл себя именно так. Затем был период неопределенности, как бы подготовки к переменам, когда некоторые звали его Хайме, а другие – Жауме. Клара, которая родилась в Малаге и выросла в Мадриде, и ее бесплодные попытки выучить каталонский – она все еще говорит «Яуме» или «пантумака»