– Достаточно. Мы должны принять участие. В любом случае. Только… на наших условиях.
– Что вы предлагаете?
– Речь. Грамотно подготовленную. С благородным тоном. Мы покажем реформы, цифры. А потом – просим отсрочку. На сто лет. Пока не… усовершенствуемся.
– Они не роботы, господин президент, – сухо сказал духовный советник. – Это Боги.
– А мы не молящиеся. Мы – выжившие.
Тем временем в Альмене, на другом конце континента, в тени монастырских стен, собирался Великий Совет Единства – правитель, старейшины, и Трое Наставников – духовных лидеров, которых народ называл «Светом мира».
– Мы должны пойти, – сказал Великий Наставник Мираэль. – Но не чтобы защищать себя. А чтобы исповедовать всех нас. С верой.
– Люди не поймут, – возразил правитель Альмена. – Если мы скажем, что готовы принять жатву, они восстанут.
– А если мы скажем, что всё под контролем, мы солжём. И тогда жатва будет справедливой.
– Что делать?
– Говорить истину. И поститься весь год. Всем народом. Готовиться. Очиститься.
Между двумя подходами – Асарии и Альмена – лежала вся суть Судного года.
Посланник же, прибывший в Асарию под именем Идан, наблюдал, как искусственный интеллект готовит «идеальное выступление» для президента. Он видел, как отбираются кадры для делегации, как уничтожаются все, кто сомневается, и как возводятся новые алтарные станции покаяния – с дронами и камерами.
Идан записывал всё. Он знал – одна ложь может обернуться смертью мира.
В той же ночи он отправился дальше – в Альмен. Чтобы увидеть, готовятся ли они искренне. Или просто красивее притворяются.
Глава 3. Очищение
Горы Альмена в это время года покрыты инеем и пеплом – остатками старой войны и свежих зим. Люди там живут скромно, но сдержанно, словно под кожей земли бьётся древнее сердце.
Посланник, под именем Идан, прибыл в монастырь Хар-Дул, одну из высших обителей внутреннего очищения, на восьмой день месяца Покаяния. Паломники из разных концов страны стекались туда пешком – старики, вдовы, бывшие солдаты. Сотни, потом тысячи. Каждый нес свою исповедь.
На стенах монастыря висели надписи:
«Грех говорит громко. Прощение – шепчет».
«Истинная вера – в отсутствии нужды защищать её».
«Жатва – не конец, а зеркало».
Внутри монастыря кипела жизнь. Тихая, невидимая снаружи. Готовились литургии покаяния, писались хроники грехов, собирались списки «достойных» выступить на Суде. В одном из залов молодой жрец по имени Талем обучал детей древним символам покаяния – не теологическим, а человеческим: забота, жертвенность, молчание, правда.