Всё было просто. Она рассказывала, что не умеет варить суп, я отвечал, что бутербродов будет достаточно. Иногда мне кажется, что она была последним человеком, с кем я говорил честно, не потому что была «та самая», а потому что мне тогда было наплевать, каким я выгляжу. Пожалуй, это единственное настоящее, что у меня было. Никаких обещаний, ни клятв, ни будущего. Просто комната, окно, ее ступни на батарее и чай, который мы забыли выпить.
Я не знаю, помнит ли она что-нибудь. И, если честно, мне всё равно. Память – вещь эгоистичная, она не для них, она – для нас. Для тех, кто остался наедине с пустыми вечерами и пытается объяснить себе, зачем всё это было. Хотя, может, и не было ничего. Может, я просто додумал. Иногда мне кажется, что всё, что я действительно прожил, – длилось не больше двадцати минут. Остальное – дорога до. Или возвращение после. Вот и с ней так. Мы были вместе… сколько? Месяц? Полгода? А в голове – пара вечеров, мокрая куртка, запах старого дивана и фраза: «Ты, когда молчишь, кажешься лучше». Она умела так говорить, что вроде бы не обидно, но потом ходишь с этой фразой, как с занозой под ногтем. Время – странная штука. Когда молод – тянется. Когда ждёшь – стоит. Когда боишься – мчится. Сейчас оно просто… уходит. Никуда не спешит, не шумит, просто уходит.
Я уже не тоскую и не жду. Скорее, просто запоминаю, как устроено одиночество. Вот, например, она. Она не снится, она не пишет. Но иногда – я вспоминаю, как она держала ложку, и это, почему-то, кажется важным. Я стал спать в обнимку с подушкой. Не из-за нее – просто так легче лежать. Иногда просыпаюсь – и кажется, что кто-то рядом дышит. Но это просто сердце работает в ребрах, оно громче стало. Я не пишу ей, не ищу, не потому что гордый, а потому что она тоже не пишет. У нас всё было честно, без истерик, без драм. Просто разошлись, как с вокзала – на разные маршруты. Она на трамвай, я пешком. Я всегда больше любил ходить.
Если бы она вошла сейчас, не знаю, что сказал бы. Наверное: «Проходи. Чайник кипит». Мы бы снова молчали. Она бы рассказала, как не спит по ночам, я бы пожал плечами, а потом она бы ушла. И всё. И это было бы нормально. Мы всё равно не знали, как жить друг с другом, мы только умели быть рядом, а потом разучились. Время не лечит. Оно просто даёт другим ошибкам стать главными. Она была не «самая». И я был не «тот». Но в каком-то коротком промежутке между декабрём и февралем мы оба были живыми.