– Кирилл, – его голос звучит немного глуховато. Не резкий, не высокий. Но и не слишком низкий. В самый раз, чтобы такой голос одновременно и волновал, и не раздражал.
И всё. Кирилл.
Отлично ему подходит.
– И все?
Он впервые выражает удивление легким поднятием бровей.
– Что-то еще хочешь знать?
Хочу. Хочу знать о тебе всё. И хочу еще раз утонуть в бездне твоих глаз.
Но, разумеется, вслух такой пошлятины не произношу.
– Кто ты? Каратист?
Опять по его лицу скользит мимолетная усмешка.
– Скорее дзюдоист. И то давно. Год работал охранной конторе.
– Значит, охранник, – невольно испытываю легкое разочарование. На примитивно-одноклеточного не похож, и однако…
– Айтишник, – невозмутимо поправляет меня Кирилл. И добавляет после короткой паузы, – Год как политех закончил.
Айтишник????
Я чуть рот не приоткрыла от изумления. Этот высокий кареглазый красавчик вообще ни разу не похож на того задрота, задохлика, ботана, какими обычно являются типичные айтишники (в представлении массовой культуры). Длинные сальные патлы, на лице следы прыщей, жидкие бороденки. И очки. Непременно очки.
– Врешь, – говорю неуверенно.
Он небрежно пожимает плечами спортсмена.
– Не хочешь – не верь.
И даже не спрашивает моего имени. Что обидно.
Еще обиднее то, что и в его спокойном взгляде нет ни малейшего признака того, что моя внешность его впечатлила.
По канонам жанра рыцарь, спасший принцессу, просто-таки обязан сорвать с ее нежных губок поцелуй.
Каноны ломаются. Рыцарь не горит желанием даже взять у “принцессы” номер телефона.
Останавливаемся у моего подъезда.
Он смотрит пристально.
– В следующий раз попроси своего парня тебя проводить. Раз уж так любишь ходить проходными дворами.
– У меня нет парня, – вырывается у меня непроизвольно, и в тот момент я очень четко осознаю – действительно, у меня НЕТ ПАРНЯ.
У меня есть только папик. И тот сейчас скорее всего выясняет отношения с законной женой.
Я совершенно свободна.
– Странно, – говорит айтишник-дзюдоист. – Красотка, а парня нет. Случайно не лесби?
Меня бросает в жар. Он еще и хамит. Какая привлекательная сволочь.
– Нет! – отвечаю резче, чем следовало.
– Ты хоть совершеннолетняя? Восемнадцать есть? – в его голосе мне мерещится снисходительность.
Нет, не мерещится. Он действительно проявляет СНИСХОЖДЕНИЕ.
И это снисхождение вызывает у меня волну досады. Почти злости.