Всё происходящее замерло, только его глаза, его родные до боли глаза, и нежные сильные руки сфокусировались в её сознании. Она уже ничего не слышала, ноги стали подкашиваться, ослабели руки. Наташа смотрела на своего любимого и понимала, что, может, она его больше не увидит, как когда-то своих родителей. Всё повторялось, опять «нехристи» ворвались в её дом, готовые всё растоптать и уничтожить. Разум затуманился, тело становилось ватным. Собирая всю волю в кулак, она попыталась закричать: «Не пущу!», но вырвалось только: «У-у-у-у-у!», и слёзы брызнули из глаз, заливая лицо. Совсем рядом она услышала голос соседки:
– Ребёнка держите, ребёнка держите, уронит.
Кто-то выхватил у неё Диночку. Когда она сползла на пол, сунули обратно. Все куда-то ушли и дверь прикрыли. Даже соседей нет, все попрятались. «Хорошо, Валечки нет дома, – подумала Наташа, – и она не видела, как толкали и пихали её отца к двери и что при этом говорили».
Она прижала дочку к груди и нежно поцеловала:
– Успокойся, успокойся, родненькая. Папа сказал, что всё будет хорошо, он вернётся, он обещал, он никогда не обманывает…»
Не в состоянии больше думать об этом, она тихонько поднялась с кровати, встряхнув головой. Бесшумно подошла к детской колыбельке, аккуратно поправила мягкое нежнорозовое одеялко. Диночка безмятежно спала. Лунный свет проникал в комнату через неплотно сдвинутые песочные шторы, освещая полоску ковровой дорожки. В лунном свете ангельское детское личико её малюсенькой доченьки было ещё прекраснее.
– Чудо моё чудное, какая же ты ещё маленькая и хрупкая.
Наташино лицо на мгновение разгладилось, наполнилось нежностью и любовью, но гнетущие мысли вновь смахнули умиление, она тяжело вздохнула:
– Как уберечь тебя от зла и ненависти, как уберечь и сохранить в этом негостеприимном мире.
Лёгкий шорох заставил её вздрогнуть и повернуться – её вторая дочка, Валечка, повернулась во сне и раскрылась. Наташа тихонько, чтобы не разбудить, поправила Валечкино одеяло. Постояв немного, она перекрестила своих спящих дочек и вернулась в кровать. Заснуть всё равно не получалось, на душе было тяжело. Эта тяжесть сдавливала её, выворачивала наизнанку и не давала расслабиться. Она прислушивалась к тишине, к поскрипыванию и шуршанию, старалась успокоиться. Ворочаясь с одного бока на другой, она думала только об одном: когда он вернётся домой, когда же всё прояснится. Под утро в один миг ей стало совсем легко, как будто с неё сняли тяжелый груз, тиски разжались, она успокоилась, сон стал поглощать её разум. Поправив в последний раз подушку, она покорилась усталости и погрузилась в сон.