Почему он такой злой? Есть ли в нем хоть капля доброты?
– Почему ты мной постоянно недоволен? Что я тебе сделала? – пищу, застигнутая врасплох тем, как его энергетика порабощает меня, расплющивает, подавляет.
– Ты появилась в моем доме, твоя мать влезла в постель к моему отцу, вы обе тут чужие, – снова и снова проговаривает эту мантру, выдыхая мне в рот горячий поток воздуха.
Как так вышло, что я просто вышла погулять, а теперь буквально в миллиметре от его губ, захваченная вихрем ураганных эмоций, которые никак не могу взять под контроль?
– Всё было не так! Клим, пусти, меня, пожалуйста! Ты же не можешь… Мы не должны…
– Я знаю таких, как твоя мать, – говорит, словно и не слышит меня вовсе, – только и ищут способ зацепиться в этой жизни за какой-нибудь денежный мешок.
– Мама не такая! А твой отец сам разберется, с кем ему жить… У него своя голова на плечах есть, – внушаю ему вроде бы разумные вещи, которые любой другой смог бы понять, но Клим, он верит только в то, что придумал сам.
Он на нас клеймо поставил. Охотниц за богатством. И страшно представить, что теперь будет. По коже ползут липкие, холодные щупальца страха, душу морозит от жестокого, полного злобы взгляда моего сводного брата, и всё, что я могу, это снова пытаться заговорить его.
Только бы он не пошел дальше…
– Значит, предлагаешь мне не лезть в жизнь отца? – спрашивает вкрадчивым голосом.
Я цепенею, не в силах понять, к чему он ведет, голову кружит.
– Они уже поженились, ты бы всё равно ничего не сделал.
– Не будь так уверена, кудряшка, – продолжая ерошить мои волосы, ерзает подо мной, вызывая странное тягучее томление внизу живота.
Это страх – это должен быть страх, ведь я не могу реагировать на близость Клима.
– Ты же не причинишь моей маме вреда?
– А что? Так боишься за мамочку? А за себя? – хрипит мне уже в рот, внезапно вонзаясь зубами мне в нижнюю губу, и тянет ее на себя. Этот щипок длится секунду, но по мне прокатывается огненная волна, окуная меня в постыдный жар.
– Что ты… – всхлипываю, безвольно дрожа, не зная, что мне делать.
В своих мыслях я давно его оттолкнула и сбежала, но по факту позволяю управлять собой, как марионеткой.
– За кого ты боишься больше? За себя или за свою драгоценную мамочку? – спрашивает, и я, не зная почему, смотрю на его влажные губы.