Лара была похожа на отца и поэтому – некрасива: маленькие, глубоко посаженные глаза молочно-голубого цвета ютились слишком близко возле широкой переносицы, а толстые губы и нос картошкой делали ее широкое лицо тяжелым, непропорциональным. А еще она заикалась и шепелявила. И мечтала о театре.
Если бы я знала об этом, то никогда не пригласила на занятие по профориентации свою близкую приятельницу, Валентину Николаевну, режиссера детского самодеятельного театра, предпенсионного уже возраста, лично знавшую Георгия Маркова и Виктора Косых, с которыми я познакомилась в ее богемной – разбомбленной постоянными посетителями – квартирке, и если Маркова я узнала сразу, благоговейно застыв на пороге комнаты, где метр, сидя на провалившемся диване, пил коньяк и хорошо поставленным матом крыл провинциального журналиста, который назавтра должен брать у него интервью, а сегодня прислал список своих провинциальных – Маркову абсолютно не интересных – вопросов, то мимо Косых я проскочила, на ходу поздоровавшись с невысоким, щуплым мужчиной, сидящим на самом краешке неказистого стула и пившим слабенький чай, и только вопрос, заданный Валентиной Николаевной прямо при госте: «Ты не узнаешь что ли?», – заставил меня затормозить всеми четырьмя лапами и вглядеться в очень грустное, изборожденное глубокими морщинами лицо: на меня смотрели глаза, в которые я – да что я? – все девчонки Советского Союза были влюблены, глаза Даньки из «Неуловимых мстителей». Вот я и пригласила свою приятельницу, пусть ребята послушают об актерах и режиссерах, не всем же быть машинистами поездов, или инженерами, или учителями.
После того урока, буквально потрясшего девичью половину класса, прошла, наверное, неделя или больше, как вдруг Лара подошла ко мне и попросила время на разговор, и тут уже, жестоко заикаясь и запинаясь, рассказала, что с детства хочет стать актрисой, знает наизусть роли Офелии и Дездемоны и еще Бог знает кого, что ей бы Валентина Николаевна подошла как педагог, а я ужаснулась: какая актриса при таких дефектах речи?
А еще через день, ближе к вечеру, в школу прискакала Ларочкина мама, выловила меня буквально на школьном крыльце и запричитала:
– У Ларочки истерика, она неделю ничего не ест, ей нужен преподаватель, мы готовы заплатить любые деньги.