Я сидела тогда на каменных ступенях у старой дворцовой прачечной – место, куда редко заглядывал кто-либо. На ладони лежали украденные у повара жареные каштаны. Внезапно я услышала лёгкие шаги и подняла голову. Передо мной стоял мальчик с корзиной белья. Его глаза – небесно-голубые, пронизывающие насквозь – смотрели на меня с изумлением.
– Салам… А ты кто? – тихо прошептала я, встретившись с его взглядом.
– Ва'салам… Меня зовут Керасим. А ты? – так же шёпотом ответил он.
Я улыбнулась краем губ, чуть наклонив голову. Тогда я, возможно, впервые ощутила странное, щемящее чувство – может, то была детская влюблённость, когда думаешь, что красивее мальчика на свете нет. А ведь он и был первым, кого я увидела.
– Я Лола. Будем дружить? – протянула я ладошку с остывшими каштанами. – У тебя волосы такого же цвета, – заметила я.
Он смутился, осторожно взял каштаны, словно боясь их уронить.
– Спасибо, Лола, – его улыбка была самой чистой и светлой, какую я только видела. – Давай дружить.
Так началась наша дружба. Я уговорила отца сделать его моим слугой, и с того дня мы были неразлучны. Вместе постигали языки, учились писать, читали стихи. Помню, как в одну из ночей мы сидели на крыше дворца, считая звёзды, и он рассказал мне свою историю.
У Керасима была бедная семья. Отец пас овец, мать с трудом продавала помидоры с крошечного участка. Но однажды кто-то украл всё стадо. Урожай погиб. Голод подступил к их дому, и отец продал своих детей влиятельным людям Востока. Сестру отдали японской «Якудзе», и, как бы жестоко это ни звучало, она, скорее всего, уже мертва. А его – продали в Ближний Восток, в семью «Ариф», известную жестокостью.
Он рассказывал, как их с другими мальчиками загнали в подвал. Пахло гарью. В камине алело пламя, в котором накалялись железные инструменты. Керасим рыдал, вспоминая, как его положили на деревянный стол. Мужчины держали за руки и ноги. Старик без наркоза отрезал то, что принадлежало ему от рождения, прижигая рану раскалённым железом. Его крик, наверное, разрывал тогда небо. И он не понимал, как остался в живых. Ему оставили лишь узкое отверстие, чтобы мочиться… Я плакала вместе с ним.
Это было варварство. Живодёрство. За гранью человеческого. Я слушала, как девушкам тоже калечили тела, чтобы они не могли чувствовать удовольствие, лишая их самой сути жизни. Почему люди не боятся Всевышнего?