Я не уверена, что умею писать письма. В школе нас учат писать «официально». Но это письмо – неофициальное. Оно личное. Но вы пока не мой друг. Пока – просто тот, кто жив, наверное. Надеюсь.
Я видела в книжке конверт с вашим адресом. Он выпал, и я решила: это как будто знак. Или совпадение. Или ловушка. Но бабушка сказала – писать нужно.
Если вы ответите – буду рада. Если не ответите – я всё равно буду знать, что пробовала.
С уважением или без, Лея”.
P.S. Извините за ошибки. Иногда я пишу «вообщем», хотя правильно «в общем». Но разве не красивее вместе?
Она сложила письмо. Подписала аккуратно. Марку приклеила неуверенно – немного криво. Так и надо. Вдруг это часть чуда.
Бабушка дала ей два рубля, сказала:
– Иди. Но по тротуару. Сегодня снег непредсказуемый.
На улице пахло морозом и булочной. Почта была через два квартала. Старое здание с облупленной вывеской и пьяной голубкой на подоконнике. Лея поднялась по ступенькам, отдала письмо через окошко.
Женщина за стеклом спросила:
– Обратный адрес?
Лея задумалась.
– Нет, – сказала она. – Пусть он просто будет сам по себе. Как мыльный пузырь.
Женщина пожала плечами.
А Лея вышла и подумала: если письмо всё-таки дойдёт, значит, хоть что-то в этом мире знает, куда ему надо.
***
В квартире Тео всё происходило по расписанию, которое он не писал. Оно просто было внутри него. Как позвоночник. Без него он развалился бы. В 07:02 он открывал глаза – не раньше, не позже. Даже если просыпался в 06:58, ждал. Потому что если встать в 06:58, день будет «некалиброванный». Он лежал в кровати, не двигаясь, пока на кухне не начинало шипеть радио. Он не включал его. Оно включалось само – из-за сломанной кнопки. Он не чинил её. Потому что знал: если в 07:03 зашипит – значит, он всё ещё жив.
Потом – тёплая вода из чайника. Один и тот же белый кружок с чёрной точкой на дне (в чайнике, а не в чашке). Он однажды пробовал сменить посуду, но у него началась паника, и он выронил ложку. После этого чашка стала постоянной. Он ел всегда одинаково: овсянка с тремя кусочками яблока. Не четыре. Не два. Он проверял, пересчитывал. Три это устойчиво. Три как табуретка. Нельзя упасть. Тео был не стар и не молод. Ему было то ли 39, то ли 42 – он не праздновал возраст, потому что даты не должны доминировать. Он жил один, в хрущёвке на втором этаже, с обоями цвета