Сон на троих - страница 5

Шрифт
Интервал


, которые начинали пузыриться у окна. Он знал каждую складку этих обоев – тридцать две, если считать аккуратно. Работал он удалённо – расставлял товарные карточки для интернет-магазина. Он не общался ни с кем напрямую: всё по почте. У него был начальник по имени «Дима П.», но он не знал, как тот выглядит. Тео не жаловался на одиночество. Он боялся людей – не как пугливый ребенок, а как кто-то, кто много раз дотрагивался до плиты и понял, что лучше – не надо. Люди были для него слишком громкие, непредсказуемые, с запахами и вопросами. В вопросах было много боли.

День, когда пришло письмо, с самого утра чувствовался неправильным. Он был уверен, что сегодня четверг. Или пятница. Он перепутал. Такое случалось только после снов. А ему снилось, что стены начали сжиматься, как лёгкие. Он проснулся в 06:59, но не встал. Он ждал сигнала радио, но оно не зашипело. Значит, что-то пошло не так. Тем не менее он встал – будто по инерции, будто кто-то невидимый всё равно толкнул вперёд. На кухне он посмотрел на тарелку, но так и не дотронулся до неё.

Овсянки не было. Завтрака тоже.

Это было отклонение от порядка. Он открыл блокнот, выровнял строчку, поставил аккуратный минус – за неовсянку.

Письмо он нашёл на коврике у двери, среди рекламы: «Соседи! Откройте двери добру!» и «Забор из профнастила – скидка до конца февраля!». Обычный белый конверт. Почерк неровный, почти детский. Без обратного адреса.

Только имя: Тео Б., и квартира №5.

Он замер. Внутри всё сжалось – будто кто-то толкнул его изнутри. Он ощутил неприятное тепло за ушами и легкую тошноту – так бывает, когда не знаешь, как реагировать.

Он не взял письмо.

Сначала – положил его на полку для «непонятных штук». Там лежал обломок пуговицы (не его), старый жетон трамвая (не помнит, откуда), и клочок бумажки с запиской: «Ты же знал, что будет больно, да?»

Он не трогал эти вещи. Они были как камешки, которые можно переступать, но не поднимать.

Через два часа он всё-таки вернулся. Взял письмо. Потряс. Внутри – тонкий лист.

Ничего не звенело, не шуршало. Это хорошо. Он сел за стол, взял нож для писем – из набора, подаренного ему когда-то мамой. Открыл и начал читать.


Дорогойчеловек (или не человек, не знаю точно)…”


Он читал медленно. Каждое слово будто дотрагивалось до него – не сильно, но лично. Внутри всё вибрировало, как от неуверенного прикосновения.